Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 92

— А те вышки? Вы тоже в курсе?

— Пожалуйста. Туннели роют. Подземная дорога будет, как в Лондоне или Париже. Метрополитен.

Единственно, чего он не знал, где поесть. Сунемся в магазин — ЗРК, закрытый рабочий кооператив, хлеб по карточкам. Столовые — для прикрепленных. Москва тоже на пайке. Есть магазины, полные самой соблазнительной еды, — и белый хлеб, и наискось нарезанная колбаса, и сыр со слезой… — но все на золото. Торгсин. Торговля с иностранцами. Будь у нас золото, и мы бы за иностранцев сошли. Переглянемся, эх, мол, беднота, хоть бы один золотой зуб на троих, и того нет. Дмитрий Макарович советует подтянуться и потерпеть.

— На гвоздилку двинем. На Даниловский рынок.

Двинули.

Народу на гвоздилке как семечек в подсолнечнике, только все движутся, одни продают — шапки, пиджаки, рубахи, кофты, валенки… другие прицениваются, щупают, торгуются. Мы продираемся дальше, где торгуют съестным. Дмитрий Макарович первым врезается в людской водоворот, мы за ним. Оглянется, тут ли мы, и опять работает плечом и локтями. Меня больше всего тревожит, выдержит ли мое старенькое плисовое пальто, перешитое из маминого сака, не расползется ли оно в этой безжалостной толчее.

Выдержало.

Купили пирожков с капустой, можно бы и назад, где-нибудь в сторонке поесть, но выбраться не так просто: со всех сторон сбились люди, трясут разным тряпьем, карманными часами на цепочках, связками старых журналов, выкрикивают: «А вот комплект «Аполлона», отдам по дешевке». «Часы «Павел Буре», кому «Буре»!» «Бери жилетку, задарма отдаю. Хватит жилетки на три пятилетки, износу не будет»…

Выбрались, встали у забора с витриной. За проволочной сеткой объявления. Делаю вид, что с интересом читаю их, сама уминаю пирожки. Объявлений множество, и все об одном: в Москву, в Москву. Многие начинаются напористо, воинственно: «Одесса на Москву!», «Житомир на Москву!», «Бузулук на Москву!», даже «Казань на Москву!». В обмен за угол в Москве предлагают собственные дома, особняки, дачи с верандами, садами и надворными постройками. Какой-то Егор Полушкин рвется в Москву из Кологрива, Наум Поляков из Бердичева, Лев Соколов из Балахны… И чего, думаю, не живется вам, где отцы ваши и деды жили? Стало быть, выгода, ежели целые дома на московские углы меняют.

Подкрепились, опять трясемся в трамвае. Другой конец Москвы оказался в Останкине.

По залам шереметьевского дворца, ради которого нас и привез сюда Дмитрий Макарович, шла я как во сне. Даже во дворцах арабских владык, описанных в «Тысяче и одной ночи», я не могла вообразить такой игры фантазии зодчих, ваятелей и живописцев. Не верилось, что в нем жили обыкновенные люди, хоть и в кринолины разодетые. По скольку же метров приходилось на человека?