Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 90

Мы стараемся есть не спеша, хлеб все равно исчезает удручающе быстро. Наконец мы чувствуем себя сытыми. Какое это счастье — не чувствовать под ложечкой голодной тоски, нудного непрерывного нытья. Круглое, деревенски простодушное лицо Дмитрия Макаровича блаженно сияет и похоже на солнышко, каким мы рисовали его маленькими. Я забываю, что он мой учитель, он просто наш сосед, и я рада, что ему с нами хорошо.

Как-то во время такого пира Дмитрий Макарович пристыдил нас, что мы с полгода, можно сказать, на московской околице, два часа езды, и до сих пор в Москве не бывали.

— Боитесь заблудиться? А я на что? Завяжи мне глаза— и от Кутафьевой башни до любой заставы доведу. На ночь приткнуться? Будьте покойны, место есть. Свой у меня там деревенский живет, рабочим классом стал. Аксен Петрович. Хозяйка его, тетя Тоня, еще как-то родней нам приходится. Приветливые. И живут неподалеку от вокзала. Видите, все сходится. Конечно, ежели вам провожатый не подходит… — Дмитрий Макарович дернул плечом, тогда, мол, извините.

Я захлопала в ладоши и крикнула, что подходит, очень даже подходит. Паня стал было мямлить — и до станции далеко, и дорога, наверно, мятижная, но я решительно сказала, что непременно поедем. До станции три километра — какая же даль? Мы в Кряжовск отмахиваем семь — и ничего. Откуда и дороге мятижной быть? — аграевских в Москву ездит много.

Два часа в поезде — это же вовсе рядом!

Неделю спустя мы втроем втиснулись в квартирку земляка Дмитрия Макаровича. Хозяева были дома, только что уселись обедать. Встретили нас шумными восклицаниями, будто и в самом деле к ним родня привалила. Аксен Петрович, как человек городской, полированный, стал было помогать мне раздеться. Я от смущения сжалась, что, мол, вы, свои руки целы. Дети — двое ребятишек с чернильными пятнами на пальцах и девочка лет четырех — кинулись к Дмитрию Макаровичу, называя его дядей Митей и наперебой выспрашивая, что долго не ехал. Хозяйка тетя Тоня приставила табуретки к столу и усадила нас.

— Погрейтесь с дороги, гостюшки дорогие. Картошечки с пылу горячей, чайку.

И сам потчует, Аксен Петрович, ближе к нам ставец с тонкими пряничками черного хлеба подвигает.

— Не обессудьте, что скудно. Картошкой да чаем гостей встречаем. Водочкой бы положено, да, признаться, не держу этого зверя: вцепится, не отвяжется, а дело у меня строгое, Митя, — он кивнул на Дмитрия Макаровича, — знает.

— Еще бы не строгое, — отозвался тот и с гордостью пояснил нам — Автобус водит. А что картошка да чай, — разлюбезное дело. Погреемся — и колесить, волгари мои ни разу Москвы не видели.