Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 73
Увидела на стене мандолину, легонько тронула струны.
— А у меня гитара висит, бедная, и в руки не беру. Одной скучно.
Паня настраивает приемник и с лукавой прищуринкой косится на Лару.
— Гитаре скучно?
— Мне, — кокетливо ужимается Лара и вдруг словно укалывается о сердитый взгляд мамы. Равнодушно, с великопостным выражением добавляет: — Одной играть скучно.
Вечером вдали на пригорке под темными, как стога, рябинами долго ворковала гитара и словно изнемогала под напористой трелью мандолины.
Сыгрались.
Всего с неделю назад Паня писал, что дома собирается основательно поработать, перевести с немецкого сочинение по теории вероятности. И правда, на столе в чулане разложил было ученые трактаты, словари, бумагу — и больше не притронулся. Прибежит Лара, с минуту посидит со мной, спросит что-нибудь из прежних уроков и умычется с Паней рыбу удить.
Как-то разлетелась к нам в новом платье с голыми плечами, на шее бусы блестят-переливаются. Мама руками всплеснула.
— Это для кого вырядилась? Голая чуть не до пояса. Забыла, что мужняя жена. Охальница.
Лара снисходительно улыбнулась, взбила кудряшки перед зеркалом в простенке.
— Мода такая, Мария Андреевна.
Мне сказала, что заниматься сегодня жарко.
— Мы потом, Танюша. Поедем за Волгу, грибы, говорят, пошли.
Мама настрого запретила мне ехать.
— Рубаху Витюшке надо дошить. Гряды полоть.
— Тогда… — Лара вызывающе пощурилась на Паню. — Мы с Павлом Астафьевичем.
— И ему некогда, — отрезала мама. — Писать чего-то собрался, пусть пишет.
Тятенька, зашивавший наметку у окна, искоса поглядел на Лару, крякнул.
— Поезжай, Панька.
— Нечего ему там, — неуступчиво возразила мама.
— Найдет чего. Пошарит. Не зевай, Панька. Я в твои годы…
Паня, казалось, не слышал, побрякивал на мандолине.
— Хватит, — оборвал он родительскую перепалку. — Не семь по пятому. — Повесил мандолину на стену и вышел за выпорхнувшей Ларой.
Мы с мамой накинулись на тятеньку, стыдили, ругали сводником.
— Кто их сводил? Сами, — оправдывался он. — Такую ягодку и не хошь да щипнешь.
Мама устало отмахнулась:
— Поди втолкуй ему, седому козлу.
Из-за Волги наши гулены вернулись под вечер. Лара вальяжно шла домой, помахивая пустой корзиной. Павел отнес на двор весла, постоял, наверно, подумал, стоит ли просить у мамы поесть. Видимо, решил, не стоит, пилить начнет, и полез на сеновал спать. Я тоже забралась туда и пристала с попреками: хорошо ли на глазах у мужа таскаться с Лариской, не совестно ли.
— Вовсе не на глазах, — лениво возражал Паня. — Бонжур у нее в Москве, место себе выколачивает. И при чем совесть? Ларка сама… Помнишь у Шолохова: сучка не захочет…