Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 5

— Хорошей будешь хозяйкой. Дай бог тебе и мужа хорошего.

— Уж вы скажете, — застыдилась Фая. — Я о науке мечтаю.

— У нее аналитический ум, — подтвердила Полина Семеновна. — Фая будет ценным научным работником. Замужество не уйдет.

— Кто знает, — вздохнула Зоя Демидовна. — Дочки все так, будто молодости и конца не будет. Невдомек, что годы-то под гору да под гору. Придет время, замуж бы дочкам, а уж старость рядочком. В соседях у меня… Красавица. Я, говорит, еще свое возьму. Замуж-то, мол, когда? Выбираю, говорит. И все ей не по душе. Тот пьяница, тог не глянется, тот глянется, да за другой тянется. Ладно, говорит, меня пожилой принц с первого взгляда полюбит.

Фая тоже пообещала принца дождаться.

— Как же соседка ваша? Нашелся?

— Принц? Нашелся. Пожилой. Зайдет: «Выпьем, Аллочка!» Выпьют, музыку закрутят. Роман-то вряд ли крутили. Потом и дорогу к ней позабыл. Одна стала выпивать. Дальше — больше. Чертежницей была, — уволили, твердость в руках пропала. В похоронном бюро сейчас, парафиновые цветочки лепит.

По одному и супружескими парами сходились гости, больше коллеги Сергея Леонтьевича из педагогического: историки, тощий, желчно улыбавшийся словесник, бородатый, длинноволосый фольклорист, уверявший, что ему с такой первобытной растительностью деревенские старушки охотнее сказывают старинные были и небылицы. Экономиста, автора нашумевших статей по демографическим вопросам, встретили колкими шуточками, скоро ли женится, чтобы форсировать рост народонаселения.

Когда стол, раздвинутый во всю ширь в большой комнате, был заставлен бутылками и едой, Фая хотела незаметно уйти. Полина Семеновна удержала ее за руку.

— Ни-ни, Фаечка! Будете у нас представлять младое племя.

Как водится, новогоднее застолье началось с тоста в честь хозяйки, приготовившей такой пир, и хозяина, потом выпили за наступающий Новый год. Одобрительно помянули уходящий старый год. Выпили за успех недавно вышедшей книги Сергея Леонтьевича о волжских болгарах, за новые научные достижения Полины Семеновны, о которых писали все газеты.

За столом делалось все шумней. Химики пригрудились к хозяйке, у них свое: полимеры, формальдегид, диоксолан, триоксолан… Историки свое: «А Соловьев что говорил?»… «Учтите, как это Греков трактовал»… «Новейшие изыскания академика Рыбакова»…

Напротив Фаи бородатый фольклорист и желчно крививший губы словесник спорят о каком-то романе. Словесник скрипуче доказывает, что весь роман — сплошная литературщина.