Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 18
— Неужто дорожку к тебе так никто и не торит?
— Торят. Есть охотники. Особенно как этой горницей обзавелась.
— Так что же?
— Ничего. Отшиваю.
— Всех?
— Ну, всех не всех…
— Не зря ли уж ты строга? Чем же не по нраву тебе?
— Который чем. Тот фертом подкатывается: Фаечка, прошвырнемся в киношку, а оттуда в твой терем-теремок. А я, говорю, прошвыриваться не умею, найди, которая этому обучена. От того забегаловкой несет. Тот — условие, детей чтобы не было, они, говорит, свяжут. Конечно, свяжут, на то и дети.
— Не связывают — и семьи нет, — поддакнула Ксения Фроловна. — А этот, вислоносый, все липнет к тебе?
— Яша Дюбин? Встречаемся.
— Ты бы и его отшила.
— Отошью. — Фая вбила последний гвоздик и, отступая, поглядела, не криво ли. — Я, тетя Ксеня, хочу, чтобы моего благоверного самодовольство не распирало, чтобы я и пожалеть его могла, глупенький, мол, пропал бы без меня.
К слову Ксения Фроловна ввернула, что, видать, какая-то пожалела ученого соседа больше, чем своя законная. Горюет Полина Семеновна: чужим-чужой стал.
— Не в примету, с другой его не видывала?
— С другой не видывала.
— Может, ты на свою жалость намекнула?
— Не намекала, тетя Ксеня. А что какой-то он бесприютный, угрюмый, это видела.
— Это и я видела, — сочувственно протянула Ксения Фроловна. — Я и саму не хвалю. Живут, как два мужика. Гонятся, кто дальше в науке уйдет. Что нам, народу больше не надо? Химию надо, а народу не надо? Он потому народом и зовется, что его народить надо. Ну, это я высоко залетела. Сказать-то одно хочу: душа ищет душевности. Вот и Сергей Леонтьевич где-то ищет. А сама догадками душу рвет, не знает, кого и повинить. Разводом грозится.
Фая молча придвинула кровать к стене, поправила кружевное покрывало на подушке. Помолчала и Ксения Фроловна, оглядела комнату. Стол появился, два стула, диван, книжный шкаф. Обыденно, спокойным тоном спросила, с доставкой, что ли, все куплено.
— С доставкой. За один раз привезли.
— Соседу-то нашему… горницу свою не показывала?
Фая вспыхнула, покраснела и вдруг обняла Ксению Фроловну и опустилась перед ней на колени.
— Тетя Ксеня, не буду тебе лгать, не могу. Был он, расставлять помогал. Я тебе все, все скажу. Любит он меня. И что разводятся, знаю.
Ксения Фроловна ошеломленно откинулась и отняла руки Фаины:
— Да ты что? Надо мной или над собой шутишь?
— Не шучу, тетя Ксеня. Давно у них врозь. И меня любит давно. Несчастный он с ней. Не думай, что я его… Если б ты слышала, как я отговаривала его, просила Полину Семеновну пожалеть. У них уж до того, что все равно ушел бы.