Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 11

Забежать Фая не решалась. Вдруг из его приятелей кто завернет, а тут она за машинкой. Неудобно, у него такой авторитет…

Не решался и Сергей Леонтьевич зайти к ней. Кто знает, что подумает она, не будет ли говорить про себя: «Вот навязался!»

Над кнопкой звонка в квартиру Ксении Фроловны еще прошлой осенью Фая воткнула ветку рябины. Листья потемнели, пожухли, а ягоды, времени наперекор, все еще красные. Посмотрит на них Сергей Леонтьевич, вспомнит, как Фая тянулась на цыпочках, чтобы укрепить ветку, — он как раз выходил из своей двери, — и заробеет, отступит. Лучше случайной встречи дождаться, тогда и напомнит, что, мол, кто-то собирался зайти и оказать скорую печатную помощь.

И вот она — случайная встреча. Возвращаясь с лекции, Сергей Леонтьевич заметил Фаю в скверике сбоку их дома на скамье, многоугольником опоясавшей разноцветный грибок. Окруженная крикливой стайкой детворы, она, кажется, едва успевала тому утереть нос, той повязать бантики на голове, тех помирить. И все время звенел непрерывный веселый говор. Сергей Леонтьевич присел неподалеку на скамью: оглянется Фая, он с ней и заговорит. Фая не оглядывалась, увлеченная хлопотами и болтовней: девочке с бантиками надо было объяснить, почему кукла не говорит, забияке мальчишке — что нехорошо пускать в ход кулаки… Одна, совсем крошка, обещала:

— Я не буду плякать, а ты?

Другая, побольше, лезла с признанием:

— А я, тетя Фая, болеть люблю: все ухаживают и обязательно чего-нибудь сладенького дадут.

Третья, должно быть любительница телевизора, тянулась обнять ее.

— Тетя Фая, дай я тебя долго-долго поцелую, как в кино.

Сергей Леонтьевич, растроганно улыбаясь, послушал еще минуты две-три и, чтобы не смутить ее, тихонько ушел.

В тот же день встретились внизу у лифта. Когда поднимались вместе, Сергей Леонтьевич стеснительно откашлялся и сказал, что заплатки в докторскую все ждут.

— Нести в машинописное бюро, — скажут: такими пустяками не занимаемся. Зашли бы, Фаина Петровна,

— Если уж очень нужно, — помялась Фая.

— Очень.

— Ну тогда… зайду через часик.

Зашла.

Сергей Леонтьевич, просиявший и словно помолодевший, усадил ее за машинку. Предупредительно сказал, что будет диктовать, потому что почерк у него все называют куролапым.

Печатать надо было что-то из древних времен, о хождении в торговле Руси с волжскими болгарами диргем, драхм и динариев. Много было слов непонятных, каких Фая прежде и не слыхивала. Она переспрашивала. Сергей Леонтьевич наклонялся к ней и, касаясь щекой ее волос, выводил эти слова на клочке бумаги печатными буквами.