Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 101

— Мог бы упасть и замерзнуть. Состояние повышенного опьянения часто сопровождается опасными последствиями.

Должно быть, в райсовете научилась таким оборотам.

Приводила Паню и после.

Капка в перемену придвинется ко мне, гудит:

— Рыжая-то. Подопрет у наших шабров забор и ждет, когда Павел Астафьевич выйдет. Я выбегу, погрожу космы выдрать. Подальше перейдет и опять торчит. Как собака.

— Паня-то что ее не пожалеет?

— Было бы за что. По своей воле людей смешит. Ты ей скажи: дура, мол, рыжая…

Я отодвигаюсь: пахнет от Капки как от запаленной лошади. Жестко говорю, что спаивают они брата.

— Уж лучше бы рыжая… Любит она его.

Странная эта была любовь, безответная, преданная, на любое унижение готовая. Соня и меня встречала на улице жалкой заискивающей улыбкой, извинялась, что приходила ко мне, только дома не заставала. Когда она приводит Паню домой, обязательно оставит что-нибудь для него, то пакетик сахару, то бог весть и где добытую банку меду. Углядела, что ходит он в худых ботинках, съездила в Москву и купила ему на толкучке хромовые сапоги. Чтобы застать его дома, принесла их рано утром. Паня только что встал. Сконфуженно поставила у его койки.

— Носите, Павел Астафьевич. Апрель, вода везде. От охлаждения и простуды ног возможно ревматическое заболевание.

Паня растерянно ухмыльнулся.

— Обуть меня решила? Умилить? Святая, мол, Соня Мармеладова. Кротостью хочешь взять?

Красная от смущения и стыда, словно пришла просить милостыню, Соня взялась за ручку двери.

— Ничего, Павел Астафьевич, не хочу. Сапоги я совсем по дешевке. Простудитесь, думаю… И… не пейте. Напрасно вы к Гагиным. Нехорошие они люди, грубые. Не знаю, чем они вас…

— Водкой, — подсказываю я.

Несколько дней Паня не решался надевать сапоги. Поставит их утром рядом со своими рваными ботинками, размышляет вслух:

— Надеть? Вроде на взятку клюнул. Любезностями Соньке надо платить, улыбаться, а мне глядеть на нее тоска. Не надевать? Валяться будут без пользы. Таня, как тут мне?

Я советую не кобениться и надеть, пока и в самом деле ревматизма не нажил, говорю, что за сапоги заплачу.

— Выспрошу у Сони, сколько отдала за них. О Гагиных— послушай ее, не шляйся, не позорь себя.

— Так это… плата за мою волю? — Паня в сердцах швыряет сапоги к порогу. — Пусть ревматизм, чахотка, зато — сам себе агроном.

Журнал такой выходил до колхозов, и его название— «Сам себе агроном» — было у Пани поговоркой.

Все-таки сапоги надел. И к Гагиным реже стал ходить. Как раз в подготовке спектакля у Дмитрия Макаровича прореха случилась: заболел учитель, игравший Клеща. Уговорили Паню выручить. Попробовали. Решили, что лучшего Клеща и не сыскать.