Власть, которая в большинстве случаев пользовалась, так называемым, коэрцитивным правом, т. е. правом высших чиновников водворять порядок и предупреждать нарушение общественного спокойствия, не находила подходящей законодательной нормы и установленного наказания. Она вовсе не думала выслеживать подозрительных людей и привлекать их в суду, она сама выжидала обвинения, по крайней мере, так было до больших преследований христиан при императоре Деции. Кто заявлял, что он не христианин или уже более не христианин, тот не подвергался наказанию. Однако, чем больше чуждого элемента проникало в Рим, чем слабее делалось национальное чувство, тем менее разрушительно могло действовать само по себе христианство; оно в религиозной области выражало лишь то, что уже осуществилось в области политической. Тем не менее остатки старого национального чувства и фанатизм масс не позволяли отрываться от государственной религии. Впервые лишь такие жестокие люди, как, достойный в других отношениях, Деций, обратились на путь энергичных и последовательных гонений; не фанатики среди христиан, как, например, Ориген, открыто признают, что христиан, которые действительно умерли за веру, можно легко пересчитать. Но все-таки положение христиан было весьма плачевно и крайне принижено; предоставленные произволу наместников, которые, хотя и предпочитали спокойствие громким процессам, но вынуждены были уступать крикам черни, предоставленные произволу наказаний, – они были и оставались бесправными. Посмотрим же, каково было отношение к ним до первых общих эдкитов о веротерпимости.
Мы не имеем надобности распространяться здесь о первых преследованиях со стороны иудеев, так как об этом достаточно подробно рассказано в библии. Тем не менее эта ненависть иудейства в молодому учению имела существенное значение. Иудеи знали правила христианства или, по крайней мере, казались знатоками их; они всячески интриговали и раздували ненависть против христианских общин, они придумывали самые безумные обвинения, будто христиане при своих обрядах пользуются детоубийством и кровосмешением, их рука видна также и в гонениях Нерона. Эти гонения давно уже страшно преувеличены. Нерон, изверг, матереубийца на троне цезарей, мог, конечно, направить всю ярость своей зверской натуры против христиан, имя его, казалось, неразрывно связано с проклятием первого жестокого врага учеников Христа. Нерон, однако, никогда и не думал преследовать. христиан, как таковых. Он хотел лишь снять с себя все распространявшееся обвинение в поджоге Рима и старался перенести его на христиан. Некоторые из христиан были привлечены к суду, они оговорили других, и расследование, по довольно неясному свидетельству Тацита, привело к уликам не столько в поджогах, сколько в ненависти к людям. В самом деле тихое, далекое от какого-либо участия в общественной жизни поведение христиан, ожидание ими гибели мира были всегда глубоко противны язычникам. Первое казалось им отвратительным ханжеством, второе сумасшествием или отсутствием любви к отечеству; и хотя глубокомысленному Тациту и была ясна невиновность их в пожаре Рима, но кажущаяся ненависть в человеческому роду могла послужить какому-нибудь Нерону благоприятным поводом для обвинения. И когда затем он выступил против них, когда он бросал их, завернутых в шкуры диких зверей, на растерзание псам, когда он делал из них свои живые факелы, то народ попутно мог видеть в них зачинщиков разрушения. Но тем не менее это не было гонение против христиан в собственном смысле слова, гонение за веру.
