Мы забираем оба портрета, свернув их в трубочку, и уходим. Я вижу, что к уличному художнику садится позировать скромная европейка лет сорока с короткой стрижкой, а ее подруга остается ждать в сторонке. Что ж, состязание со Стефаносом послужило ему пиаром, и сегодня он не будет сидеть без работы.
Стефанос быстро ведет меня за собой вдоль обрыва над морем, я едва успеваю за ним. Куда он так торопится? Сначала я не решаюсь спросить, потом просто не успеваю. Стефанос утягивает меня в переулок между домами, под сень цветущего розового олеандра, и, вжав в стену, страстно целует.
Поцелуй, который он возвращает мне, такой пылкий и неистовый, что у меня подгибаются колени, и я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть, но роняю свернутые в трубочку и перетянутые резиночкой портреты.
– Вау, – ошеломленно говорю я, когда Стефанос отстраняется.
– Я мечтал об этом с того дня, как впервые тебя увидел, – тяжело дыша, признается он.
– А мне казалось, что в первый день ты меня вообще не заметил, – дразню его я, – тебе было дело только до твоей картины и заката.
– В первую очередь, я мужчина. И только потом художник, – усмехается Стефанос и снова меня целует.
Проходящие мимо туристки замечают нас и хихикают. Я смущенно прячу лицо за цветущей розовой веткой и наступаю на что-то под ногами. Свернутые в трубочку портреты! Я о них совсем забыла! Наклонившись, поднимаю сверток, примявшийся с одной стороны, и стираю с него пыльный след. Что угодно, лишь бы не смотреть в глаза Стефаносу.
– Пройдемся вдоль кальдеры? – предлагает он, и я с облегчением киваю.
Лучше смотреть на море и пейзажи Фиры, чем на него! Наш поцелуй все изменил, и теперь я не знаю, как себя с ним вести. За кого он меня принимает? За легкомысленную русскую, ищущую приключений, пока ее жених остался в Москве? Лучше не думать об этом, а просто насладиться видами, ради которых приезжают туристы со всего мира.
Променад, идущий на высоте вдоль моря, постепенно сужается и поднимается вверх. С одной стороны возвышаются на один-два этажа жилые белые дома с крашеными синими калитками и горшками с геранями на ступеньках. С другой, вниз по скале, спускаются белые крыши отелей и ресторанов.
– Ильос, – внезапно говорит Стефанос.
Я в недоумении поворачиваюсь. Он широко улыбается и указывает на солнце у нас над головой:
– Ты хотела учить греческий. Ильос – это «солнце» по-гречески.
– Ильос, – повторяю я, катая незнакомое слово на языке, как карамельку.
