Пауки-сонники. Волькер скорчился от отвращения — и принялся продираться сквозь паутину, сплетенную из неисполнившихся пророчеств, игнорируя вкрадчивые обещания и полупрозрачные образы, возникающие, когда он обрывал нити. Поддаться разноцветному соблазну сети означало пополнить череду улыбающихся, обескровленных трупов, валяющихся в темных проулках Вышнего города. Пауки размером с крыс разбегались во все стороны, их радужные тела зловеще поблескивали во мраке.
Одна из нитей паутины коснулась щеки Волькера, и перед глазами заплясали видения. Он увидел себя, падающего с огромной высоты, увидел что-то черное и кошмарное, устремившееся к нему. Сердце подпрыгнуло, вторя фантомной боли, Волькер пошатнулся. Рот словно забило пеплом. Он рванулся вперед, расчищая дорогу длинной винтовкой, и добрался наконец до конца проулка, обнаружив там дверь — дверь в совершенно несочетаемой с жалкой лачугой каменной дверной коробке.
Тяжелая рука высунулась из тьмы и схватила его.
— Хода нет, — пророкотал низкий голос. Волькер задрал голову. На него сверху вниз взирал огор. Великан в сильно помятых железных латах поверх истрепанных штанов был вдвое выше его, еще лыс — за исключением одной туго перевязанной пряди и вислых усов, обрамляющих зубастую ухмылку. На серой коже виднелись неразборчивые клейма — в основном довольно примитивные, хотя в одной из отметин Волькер узнал дуардинскую руну «кузница».
— Меня ждут, — нерешительно сказал Волькер, отведя руку от пистолета на поясе. У огора имелся молот, один взмах которого мог расплющить Волькеру башку, а значит, нужно быть очень осторожным.
Огор ничего не сказал — просто молча поднял молот и стукнул им по двери так, что та задрожала. Потом легонько коснулся своим оружием плеча Волькера.
— Посмотрим, — почти весело проговорил гигант. — Если нет, я размозжу тебе череп, да?
Волькер, с трудом сглотнув, кивнул.
— Вполне резонно.
Долго ждать не пришлось. Дверь открылась, и наружу выглянуло морщинистое бородатое лицо.
— Что? — просипел тонкий голос из куста белых волос.
— Его ждут, — рявкнул огор, ткнув пальцем в гостя.
— Его? — Лицо повернулось к Волькеру. — Тебя?
Это был дуардин. Только очень, очень старый. Старше Йорика, старше Окена. Такой старый, что все, что не было в нем абсолютно необходимо, истерлось, оставив лишь самую дуардинскую суть. Острый как топор взгляд настороженно изучал человека.
— Меня.
— Его. — Дуардин зыркнул на огора. — Почему ты остановил его?
