— Слушай, Лавренёв, признайся, — ты теперь домой уедешь?
— Если комиссуют — с удовольствием! Это уже моя мечта!
— Ладно, я тебе могу помочь! Но для этого надо попасть в госпиталь, а там уже дело техники: врачам заплатишь сто-триста долларов — и тебя комиссуют. Но попасть в госпиталь трудно. Даже с энурезом! — полушепотом произнёс младший сержант.
— Денег у меня нет! — от сгорающей мечты опечалился я.
— Это плохо. Но, я могу отправить тебя в город Хмельницкий. Это за три часа езды отсюда. Там положим тебя в военный госпиталь. Откосить через тот госпиталь — проще простого.
— Я попробую.
— Ну, Дима, знай, что с того момента, как попадёшь туда, — назад дороги уже не будет. Начальство, да и твои товарищи тебя просто разорвут!
— Понял. Спасибо, товарищ сержант.
— Так. А теперь, я за твоими вещами. Кстати, а где твои личные вещи?
— В тумбочке 112.
— Понял. Ладно, держись. Я скоро буду.
На этой позитивной ноте сержант вышел из палаты. Оставалось вопросом, сколько продержат меня в санчасти. Действительно, хотелось всё и сразу.
Мечтательно уставившись на синюю стену, я стал представлять себе обрадованные лица мамочки, моих друзей и моей любимой эмочки. Интересно, Федотушкин купил уже «ВАЗ 2101», о котором так мечтал? А Бугров закончил ли трудиться над песней «Дом позади»? Теперь эта песня будто про меня. Интересно, а Резцов поступил в аспирантуру? Там ему обещали большое будущее великого учёного. Эх, так за всеми соскучился!
Очень скоро я получил мобильный телефон и свои личные вещи. До сих пор существовала возможность совершать бесплатные звонки на номера абонентов моего стартового пакета, а это большинство моих друзей.
Как только я распрощался с сержантом, поблагодарив его за неоценимый вклад в путь моей комиссации, сразу же обзвонил своих друзей. Естественно, не говорил ничего плохого о своей службе, аккуратно пообедал и лёг спать.
Вечером съел пюре с жареной рыбой, написал два стиха о несправедливости и снова лёг спать.
Я чувствовал ужасный дискомфорт, когда показывался со вспухшей щекой на глаза другим ребятам. Они так смотрели на меня, как на жертву круговорота продуктов радиоактивного распада в природе. Мерзкое ощущение. Позади себя слышал различные издевательства и громкий смех.
«Глянь на него! Сайлент Хилл какой-то!» — кричал некто.
«Ха, а может он здесь работает сосалкой?» — вторил другой.
Я был слишком слаб, чтоб хоть как-то реагировать на подобные фразы, а потому старался и вовсе не выходить из палаты и просто игнорировать подобные выкрики. Их мозг, как 30 февраля — его нет.
