На всю жизнь | страница 24
Владимир Ильич заранее обдумал Женькину судьбу. Списался с Барамзиным — товарищем по ссылке. Барамзин жил по соседству, за сто верст (такое расстояние считалось в Сибири соседством). Выхлопотав разрешение у полиции, Барамзин приехал в Шушенское.
В день отъезда Женька как будто чувствовала, что предстоит расставанье. Она ни минутки не сидела на месте, открывала все двери. И хотя на дворе был еще суровый февраль и несло морозом из сеней, никто не делал ей замечаний.
К крыльцу подкатила тройка крепких сибирских лошадок, запряженных в удобные, вместительные сани-кошевки — так их называют сибиряки…
Немало пришлось повозиться Барамзину, пока при помощи Миньки удалось заманить собаку в заднюю комнату и накрепко закрыть дверь. Нельзя было поступить иначе. Ведь Женька побежала бы за санями и никакая сила не смогла бы ее остановить.
ИСТОРИЯ С ГЕОГРАФИЕЙ
Конец ссылки был уже близок. Все тягостнее становилось ожидание. В письме на волю Надежда Константиновна писала, что считает не только дни и часы, но даже минуты, которые остается ей отбыть в Уфе. Тяжесть ожидания усиливалась еще и тем, что от Владимира Ильича, находившегося тогда за границей, давно уже не было никаких вестей.
Несмотря на всю сложность тайной, шифрованной, переписки, связь с ним наладилась поначалу неплохо. У Надежды Константиновны имелся в Уфе «верный адрес». Принадлежал он скромному служащему уфимского земства. В партии земец не состоял, жил тихо и мирно, не привлекая к себе внимания жандармов и полицейских шпиков. Вместе с тем он оказывал некоторые услуги революционной работе. На его имя поступала заграничная корреспонденция, и он передавал ее Надежде Константиновне. Такие адреса считались у подпольщиков самыми верными.
И с той и с другой стороны письма были вполне невинного содержания. В них говорилось о здоровье родственников, о посещении театра или музея, передавались поклоны и поздравления с праздником. Царской цензуре не к чему было придраться. А между строками этих невинных посланий вписывалось «химией» другое письмо, не видимое постороннему глазу, и только получатель знал, как его прочесть.
Кроме писем, был еще один способ почтового отправления, который считался у Владимира Ильича наиболее подходящим для конспирации: книжная бандероль.
Какой-нибудь благонамеренный роман ни в ком не вызывал подозрений. Обыкновенное чтиво — вот и все. Но получательница этих романов вычитывала из них то, что было понятно лишь ей одной.
