— Так было нужно, так было нужно…
— Это все химера, понимаешь? Тебя просто использовали! Серёжа… Я… Я всё расскажу следователю…
Нужно описать состояние, в котором я застала своего сына. У него был взгляд человека, заблудившегося в лесу. Я пыталась найти на этом лице следы раскаяния — но их не было.
Моего мальчика настигло безумие. В его руках был какой-то штурвал, которым он умел управлять, но штурвал остался где-то там, на потерпевшем крушение корабле, и он, маленький капитан, впал в растерянность.
Вот цена свободы, думала я, глядя на его выступившие голубые прожилки на веках, вот к чему привела тяга к познанию себя. Бедный мальчик, ты стал рабом штурвала, это была большая иллюзия, что ты делаешь что-то сам! А штурвалом рулит вполне конкретный человек.
Серёжа молчал, уставившись в однообразно-серую стену, полностью отключившись от факта моего присутствия. Я что-то опять говорила ему о том, что боролась за него всеми силами, чтобы он верил мне, что я хочу ему помочь.
На меня нашло своего рода вдохновение, даже какая-то профессиональная злость — почему я не могу завладеть его вниманием? Если исходить из теоретических знаний из классических книг по презентации, предмет моей «лекции» ему просто неинтересен. И мои «якоря» его никак не цепляют. Время свидания подходило к концу.
В том странном сне нас раскручивало центрифугой. Да… Только в это мгновение я поняла, что Серёжа меня не только не слушает, но и постепенно входит в какое-то новое, непонятное моему разуму, состояние. Его сгорбленная фигура с поставленными на колени руками раскачивалась всё сильнее, губы что-то шептали, глаза посветлели, но зрачки так расширились, что мне стало страшно.
После фиксации этой перемены первым моим желанием было окликнуть его, вернуть в реальность. Я вспомнила слова Антона, что безумцы — это люди, у которых ниточка, привязывающая человека к земле, оборвана. Боже мой, но Серёжа уже не выглядел ни подавленным, ни потерянным.
Не помню, писала ли я, что, как только узнала о беде, постигшей нашу семью, вызывала батюшку. Батюшка ходил с кадилом по квартире и изгонял «бесов». Уверяю, что это не было данью моде. Я действительно старалась изжить эту заразу из дома. Ходила по церквям и заказывала сорокоуст, ставила свечи, молилась, чтобы Бог наконец вернул моему мальчику разум. Грешна — ходила и к экстрасенсу, и к гадалке. На войне все средства хороши.
Гадалка была удивительно похожа на Галицкую, словно родная сестра, только не внешне, а своей какой-то внутренней убеждённостью в том, что она видит и знает больше, чем обычные люди. И некоторой снисходительностью к суетливости окружающих. Именно гадалка и намекнула мне, что Володя ко мне начинает охладевать, в то время как влияние немолодой, известной мне женщины, усиливается. Это и послужило в свое время катализатором для крайне агрессивного разговора с Галицкой по телефону.
