А он находился в нем и тогда, когда много лет назад вел с нами в классе анальные разговоры и непристойно спрашивал мальчика, затосковавшего за скучнейшим уроком:
– Вы, может быть, на горшочек хотите?
После Позеверка я попал к другому немцу – Александру Ивановичу Скуйе, который терпеть не мог Позеверка. Скуйе был латыш и чувствовал инстинктивную антипатию к немцам, но латыш этот непременно хотел, чтоб его считали за русского: для этого он принял православие, переменил имя «Карл» на «Александр», – и не было для Скуйе большей обиды, как если кто-нибудь называл его Карл Иванович вместо Александр Иванович.
Позеверк, в свой черед, терпеть не мог Скуйе: он считал его человеком недалекого ума, в чем был прав.
Скуйе был высок, лыс, сутул, грузен, несуразен в походке, нелеп в движениях – какая-то помесь слона с верблюдом. Почему– то он постоянно ходил в белом пикейном жилете и столь же постоянно оправлял свои брюки, то подтягивая их к жилету, то жилет натягивая на брюки.
В противоположность Позеверку он был многосемеен: сын его долго маячил в средних классах, как высокий орешник среди кустарника, пока не был исключен за окончательную малоумность.
Раньше, когда он был еще Карлом Ивановичем, он преподавал в Реальном училище Воскресенского, где учился мой брат Пантелеймон, и там у него были какие-то неприятности с учениками или ректором; носился слушок, что он брал взятки.
Став Александром Ивановичем, с нами Скуйе старался жить мирно. Но уроки его были нелепы, как вся его фигура, и эту нелепость Скуйе мы чувствовали не меньше, чем непристойность Позеверка.
«Давать уроки» немецкого языка он решительно не умел, да, может быть, и не хотел: он приходил в класс совсем для другой цели, гораздо более важной.
Скуйе считал себя не только умным, но и остроумным человеком, философом и моралистом. Он постоянно изрекал моральные сентенции, рассказывал анекдоты, приводил случаи из жизни и декламировал немецких и русских поэтов, и все одинаково тупо, плоско и бездарно.
Начнет, бывало, объяснять управление глаголов – и вытянет вперед свою огромную ручищу, тыча в лицо какому-нибудь «камчатнику» два пальца: сначала указательный, потом безымянный.
Указательный – это «er»[184], безымянный – это «sagte»[185].
Ученик – тот же Назаров Алексей с Благуши – должен дать обратную конструкцию: «sagte ег». Для этого Скуйе без пользы тычет ему к носу свои пальчища в обратном порядке: сначала безымянный (sagte), потом указательный (ег).
