был одновременно с Ф. К. Гедике
[176] музыкантом в оркестре Большого театра. Из его сыновей Георгий Эдуардович
[177] был замечательным композитором. Чайковский восторгался его сюитой «Из детской жизни». Она доселе сохранила свою очаровательную непосредственность и святую искренность. В Большом театре шел его японский балет «Даита»
[178]. Собинов любил петь его романсы на слова Фета и Алексея Толстого.
Я встретился с Г. Э. Конюсом в государственной Академии художественных наук, где он, оставив композицию, вел сложные музыкально-теоретические исследования. Юлий Эдуардович Конюс был прекрасный скрипач и написал для скрипки концерт с оркестром, популярный в свое время у виртуозов.
Третий брат, Лев Эдуардович, окончил Московскую консерваторию одновременно с С. В. Рахманиновым и, подобно ему, написал в виде экзаменационной работы оперу на сюжет поэмы Пушкина «Цыганы»; он был прекрасный, тонкий пианист. Я знал Льва Эдуардовича с 1910 года, когда он дружил с Н. К. Метнером, но тогда он уже оставил и композицию, и пианизм и занимался исключительно педагогической деятельностью в своей музыкальной школе.
Наш гимназический Конюс – Виктор Эдуардович – совсем не был музыкант, и в его преподавании французского языка не было ничего ни поэтического, ни артистического, хотя он и задавал нам учить басни Лафонтена и стихи Виктора Гюго. Артистическою у этого Конюса была одна борода – превосходного каштанового цвета, холеная, тщательно подстриженная, любовно и почтительно расчесанная, она решительно превосходила собою даже корректную бороду М. П. Боголепова, брата министра народного просвещения, преподававшего у нас историю, – бороды же Н. К. Вальцова, соавтора Шапошникова по известным учебникам алгебры, добрейшего Н. И. Целибеева и других наших преподавателей по своей всклокоченной, плохо расчесанной натуре российской в сравнении с бородою Конюса были то же, что вологодский дикий лес-бурелом в сравнении с версальским парком. Борода Конюса нас, мальчиков, изумляла: мы чувствовали к ней что-то вроде почтения, да и сам Конюс, по-видимому, питал к ней то же чувство: он не позволял себе ни одного резкого движения, которое могло бы смутить достоинство каштановой бороды, покоящейся на темно-синей жилетке учительского форменного фрака.
Конюс весь был преисполнен такого трудно достижимого самодостоинства, что, казалось, он случайно вошел к нам в класс и по совершенной случайности ему приходится проходить с мальчиками пресно-моральный учебник Марго
