Нового года в нашей семье не встречали, то есть не встречал его отец с матерью наверху. Для него это был не новогодний вечер, а Васильев вечер – канун праздника Василия Великого. Он ходил ко всенощной, возвращался от нее в десятом часу, как всегда, говорил: «Бог милости прислал» – и давал нам с братом кусочек благословенного хлеба. Пили вечерний чай, зажигали елку и ложились спать. Новогоднего, полуночного молебна в те времена в церквах не служили. Но это не значит, что в нашем доме совсем не было встречи Нового года. Она происходила внизу, у сестер, и когда мне исполнилось лет 7, я получил разрешение на ней присутствовать. Под Новый год там голодали, чокались при звоне часов, желали нового счастья, утешались сухим десертом, пастилой, черносливом, орехами – ералаш.
Мне было сперва лестно, маленькому, присутствовать на этой встрече у больших, но никакого особого влечения к этим встречам Нового года я не чувствовал. И так осталось на всю жизнь: я никогда не был любитель встречать Новый год, мне всегда казалось, что в рождественскую ночь всегда происходило что-то великое, светлое, таинственное, а новогодняя ночь пуста: одно число меняется на другое. И с самого детства я не любил приветствия «с новым счастием!». Оно мне казалось и кажется до сих пор неверным и неблагодарным: счастье всегда одно, оно – неделимо, и я всегда просил, чтобы меня поздравляли с новым годом, но со старым счастьем.
