Получал этот добрый человек иной раз и по просроченному векселю, которому истекла уж какая-то там давность: он умел усовестить, умягчить Тита Титыча, а то и припугнуть легонько, но умненько. Часто перед такой поездкой Сергеев советовал матери: «Вы бы, Настасья Васильевна, узнали у Соколиковых (шелковые фабриканты), платит ли такой-то» (а это была, конечно, коммерческая тайна) или есть ли у них дела с таким-то (опять такая же тайна). Сергееву это надо было для того, чтобы наверняка действовать с неплательщиком: если платит всем, то можно припугнуть протестом маленького векселя. Тит Титыч испугается сразу. «Как, – скажут, – по малому векселю да протест? Значит, плохи у него дела!» – да и откажут в товаре или в кредите.
Если Соколиковы имеют дело с каким-то Самсон Силычем, не желающим заплатить вдове сто целковых, то достаточно их, соколиковского фабрикантского слова этому нуждающемуся в их товаре Силычу: «Что же ты, братец, ста рублей-то вдове Николая Зиновеича не можешь заплатить? Али разориться боишься?» – чтоб эти сто рублей очутились в портфеле у Сергеева, а через день превратились бы в дрова, муку, крупу, латинскую грамматику и гимназическую шинель на Переведеновке.
Но чтоб достать для Сергеева эти справки от Соколиковых, людей крепких, молчаливых, умело блюдущих свою «коммерческую тайну», матери надо было приложить много труда, ума, такта, привета-ответа: ведь отец никогда почему-то не знакомил ее с этими Соколиковыми, Константиновыми и пр., с которыми имел торговые дела. Знают их лишь «старшие братцы» и своим знакомством успели уж воспользоваться не на пользу мачехе. Но и это все преодолела материнская вооруженная умом любовь. Соколиковы распознали хорошо и ее и братцев и относились к ней с уваженьем, а под Пасху и Рождество являлся на Переведеновку артельщик, честный и молчаливый, и передавал матери круто запечатанный пакет с двумя словами пояснения: «От Соколиковых» и с кратким добавлением: «Ответа не нужно-с».
Но «получения» от Сергеева были нечасты, а скорее являлись тем, что называется «Бог на шапку послал», и матери приходилось искать всякого случая, чтоб добыть денег своими руками. Она вязала кружева, какие-то прошивки и продавала знакомым. Летом отправлялась варить варенье к своим «посаженым отцу-матери» – богатым одиноким Залогиным, доживавшим некороткий свой век в усаженной розами даче в Сокольниках, и за три-четыре дня варки абрикосов и дынь ей давали золотой (десятирублевик) и отвозили на своей лошади до «круга», откуда мама тряслась на конке домой. «Варила» она и у богатых мучников Мухиных, в чьем роскошном, купленном от разорившихся бар доме на Елоховской площади теперь помещается Пушкинская библиотека. И много было у нее таких «подработков», о которых я узнал только после ее смерти.
