Когда названное было отобрано, нужно было получить хотя бы две «внутренние рецензии». Так положено. Основным и самым авторитетным рецензентом в издательстве был литературовед, имя которого я не хочу называть. «Окрещу» его, пожалуй, так: Рецензент. Еще при А.Т.Твардовском он был членом редколлегии «Нового мира». Редакторша не сомневалась, что рецензия будет положительной, ибо, как она сказала: «Он очень хорошо к Вам относится, он еще помнит «Подкидыш».
Рецензент и написал положительную, отвергнув только рассказ «Вестница», посчитав его «недостойным» для такого «серьезного, социального писателя». «Листья», вероятно, тоже не вызвали особого восторга, но он этот рассказик все же принял.
А предисловие к сборнику написал сам Юрий Валентинович Трифонов. И там, в частности, были такие строки: «Но ведь какие вершины стремится покорять Аракчеев! Высшей категории трудности!»
И все же, эта – такая простейшая, казалось бы, процедура публикации рукописей, одобренных, поддержанных крупнейшими культурными авторитетами того времени – А.Т.Твардовским, Ю.Трифоновым… – шла так, словно какой-то доблестный партизанский отряд пробивался на территорию, занятую врагом. Сравнение недалеко от истины: моя редакторша, придя с одного из редакционных собраний, сказала, что выступал высокопоставленный цензор и, обращаясь к редакторам, сказал буквально следующее:
– Вы должны зорко следить за всевозможными идеологическими происками. Как часовые с ружьем…
Конечно, это было не сталинское время, когда за одно «крамольное» слово могли снять с работы, а то и отправить на Колыму, но виза Главлита (то есть подпись цензора) требовалась не только при литературных публикациях. Цензурировалась вся печатная продукция, вплоть до пригласительных билетов…
Так что самым главным было – обойти цензора, добившись его подписи, желательно без прочтения им рукописи, особенно «Переполоха».
«Великолепный пестрый мир»
«Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке…» – писала Анна Андреевна Ахматова, имея в виду Музу.
Да, конечно. Все верно, но только для меня, например, не «ночью». Я жаворонок и никогда не променяю на ночь раннее утро, когда все вокруг только-только еще пробуждается, когда впереди – новый день. Новый День Жизни…
И вот ты – перед чистым листом бумаги. То ли это тетрадь-дневник, и тогда, словно самому близкому существу, ты доверяешь самое сокровенное: бегут, ложатся на бумагу значки-буквы, а в воображении вновь встает пережитое, и ты радуешься или, наоборот, страдаешь, пытаешься разобраться, понять, почему так, а не иначе, жалуешься или, наоборот, восторгаешься, над тобой никто не стоит, тебя никто не учит, ты – Бог и судья, ты учишься сам, ты разбираешь ошибки и предвкушаешь новые события своей жизни, в которых ты постараешься быть лучше, лучше, и войти в гармонию с окружающим Божьим миром, чтобы в еще более полной мере вкушать сладчайшее из всех вин на свете – Вино Самой Жизни…
