Сераф ничего не ответил. Его маленькая бледная фигурка замерла неподвижно на фоне столбов черного дыма, который все еще поднимался из-за развалин внешней стены и уносился по воле ветра с горных перевалов. Ферендир по мере приближения вглядывался в лицо Серафа.
Можно было ожидать, что наставник, который всегда мастерски скрывал свои чувства, желания и волнения, и в тот миг останется непроницаемым. Однако тем сильнее было потрясение Ферендира, когда он увидел на лице Серафа выражение невыразимого горя и глубокого отчаяния. На памяти послушника лишь трижды этот вечно невозмутимый альв выказал признаки гнева, четыре или пять раз он, кажется, был доволен и, наверное, всего один-единственный раз светился радостью и гордостью.
Нынешнее же скорбное выражение на лице у Серафа показалось Ферендиру небывалым. Сераф выглядел совершенно опустошенным и ничего не понимающим.
Когда Дезриэль и Ферендир подошли к большой груде обломков, на которой стоял Сераф, он произнес:
— Нет. Никто не уцелел.
Дезриэль решительно и быстро полез на камни, не обращая внимания, куда ставит ноги, хотя мог запросто поскользнуться и упасть.
— Никто, говоришь? — переспросил он Серафа. — Совсем никто?
— Да. Совсем никто… — негромко ответил Сераф. — Все разрушено. Все погибли.
Услышав это, Ферендир на полпути замер на месте и поднял на Серафа глаза. Тот смотрел мимо них, куда-то за горизонт, словно стараясь найти там ориентиры, которые наполнят его чрезвычайно длинную альвийскую жизнь хоть каким-то смыслом.
Дезриэль поднялся на вершину груды обломков, встал напротив Серафа и попробовал найти для него какое-нибудь деликатное молчаливое утешение, да только тщетно. В конце концов Сераф опустил глаза и стал сосредоточенно рассматривать каменные обломки у себя под ногами, а потом тихо прошептал Дезриэлю:
— Иди, и сам все увидишь…
Дезриэль отправился вниз, за разбитую стену. Он уже спустился с кучи обломков, когда Ферендир только поднялся на нее. Некоторое время послушник постоял рядом с Серафом, глядя то на него, то на развалины укреплений, то в сторону храма и жилых помещений, где столько лет текла его жизнь.
После долгого и тягостного молчания Сераф поднял глаза на Ферендира. Теперь в Каменном Страже полыхало глубокое невыразимое отчаяние и страстное желание, способное словно испепелить Ферендира на месте. Чего именно желал Сераф, было не понять, но в его взгляде читались ярость, гнев и горечь потери в сочетании с невозможностью разумно осмыслить увиденное…
