Дезриэль налег на алмазный чекан и надавил всем весом на переломанные кости урода. Ушастое чудовище взвыло от боли, а потом, как ни странно, залилось бурлящим, почти ликующим хохотом.
— Слепцы и невежды, тупые и наивные, никчемные и ничтожные люминеты! — провыл вожак нараспев.
Подопечный Серафа тоже что-то злобно затянул в адрес своего победителя на каком-то тарабарском наречии. Ферендир стоял ровно посередине между своими двумя наставниками и заметил, как они встревожились и многозначительно переглянулись. Потом без предупреждения Сераф замахнулся каменным молотом и беспощадно прикончил своего пленника раньше, чем тот успел допеть непонятное проклятье. Череп хрустнул, и противный голос замолк навсегда.
Сераф подошел к Дезриэлю, и со страшным ледяным безразличием они вдвоем посмотрели на изувеченного ушастого вожака.
Ферендир шагнул к ним поближе, хотя что-то внутри до сих пор протестовало и содрогалось. Послушника все еще мутило от пережитого, от волны насилия, в которую их всех затянуло, от того, что пришлось обагрить руки…
— Как вы пронюхали об этом месте? — спросил Сераф у раненого.
Тот криво ухмыльнулся и пожал плечами.
— Просто гуляли и зашли. Тут было так тихо и спокойно.
Дезриэль налег на чекан, и Ферендиру показалось, что он услышал звук ломающихся костей. Урод взвыл от боли, но в конце концов умудрился усмехнуться и проговорил:
— Вы что, больше ничего не умеете?
Сераф замахнулся было своим огромным молотом, но Дезриэль предупреждающе поднял руку и остановил друга, а затем спокойно сказал:
— Это священное место. Оно укрыто в глубине гор, и о нем мало кто знает. Как вы сюда попали?
— Вот так священное место! — сплюнул Гедонист. — Груда грязных мокрых камней и щебня! Что за никчемный народ может считать эту вонючую дыру священной?
Дезриэль снова спокойно надавил на алмазный чекан. Он не суетился и в этот раз не прикладывал силу, однако страшилищу становилось все больнее и больнее. Боль нарастала, и наконец вожак испустил душераздирающий вопль, а его изуродованное тело, слабо напоминающее человеческое, стало биться в агонии.
— В пекло вас! Всех троих! — прорычало страшилище. — Придут и другие! Полчища придут, клянусь! Повелитель выпускает нас погулять и только радуется, если мы находим себе клочок нетронутого холста, жаждущего красок.
— Нетронутого холста?! — пробормотал Ферендир в недоумении.
Страшилище вперилось в него темно-красными глазами и прохрипело с таким видом, словно пыталось растолковать глупцу очевидное:
