Ферендир взглянул на Дезриэля. Наставник только развел руками, словно говоря: «Вперед, послушник!»
Ферендир пошел за невозмутимым Серафом вверх по зеленой лужайке навстречу манящему мраку разлома.
Казалось, что в расщелину с трудом можно было пролезть, но она почти сразу же стала расширяться. Скоро она стала достаточно широкой, чтобы в ней могли проехать плечом к плечу трое Всадников Рассвета, однако была усеяна валунами и щебнем в местах старых вымоин и оползней. По дну разлома бежал мелкий извилистый ручеек — где-то скакал по маленьким камушкам, а где-то захудалой струйкой еле сочился из-под больших валунов. Высоко с обеих сторон поднимались стены разлома. Сначала они расходились, а потом самым зловещим образом снова смыкались, словно грозя обрушиться вниз. Сюда проникало мало света, потому что разлом был очень узким и неровным. Воздух оказался неподвижным и холодным, кругом царила мертвая тишина. Еще хуже было то, что проход сильно извивался. Через несколько шагов впереди уже ничего не было видно, и место их назначения в этом страшном ущелье было скрыто от глаз.
Ферендир заставил себя не шевелиться и принялся молча оценивать место, в котором оказался. Горы щебня и отсутствие растительности говорили о том, что ущелье возникло сравнительно недавно, но слои отложений на стенах свидетельствовали о сотне тысяч геологических эпох.
Сераф шагал впереди по россыпи щебня вдоль валунов, которые помешали бы идти вперед менее ловкому и проворному путнику. Он выбирал самый короткий путь по дну ущелья. Кое-где между скалами встречались впадины, в которых ручеек на несколько метров превращался в уверенный поток, но потом каменистое дно мельчало, и он снова становился едва заметной струйкой.
Время от времени в узкое ущелье проникали сильные порывы ветра. Ферендир отчетливо слышал в них голос горы. Между отвесными стенками ледяной дикий ветер звучал по-особенному: то стонал, то сокрушенно вздыхал. Странная это была дорога, медленно, но верно она уводила альвов в недра горы по узкой щели. О том, куда именно она должна была их привести, Ферендир не стал спрашивать.
Ему не пристало ничего спрашивать. Надо послушно идти туда, куда его ведут.
— Я не выполню свой долг, — внезапно сказал шагающий впереди Сераф, — если в последний раз не спрошу, действительно ли ты готов к последнему испытанию, послушник?
Удивительно, но Сераф, даже когда говорил совершенно спокойно и бесстрастно, умудрялся производить впечатление презрительности и высокомерия. Ферендир с огромным трудом сдержал вырывающиеся наружу стыд и гнев и подыскал подходящие слова для ответа:
