. Она предоставляет символический вымысел, у которого, конечно же, нет никакого магического эффекта, но который работает на своем соответствующем уровне, а именно предотвращает панику. Жюстин не стремится как-то обмануть нас или отвернуть наш взгляд от катастрофы; «волшебная пещера» позволяет нам с радостью принять конец света. В этом нет ничего мрачного, совсем наоборот: подобное принятие является обязательной предпосылкой выполнения практических социальных функций
[12]. Жюстин, таким образом, оказывается единственно способной предложить уместный ответ надвигающейся катастрофе и полному уничтожению всех символических рамок.
Чтобы должным образом осмыслить принятие такого радикального конца, стоит рискнуть и сравнить триеровскую «Меланхолию» с фильмом Терренса Малика «Древо жизни» (выпущенным в том же году). Сюжеты обоих фильмов включают в себя два уровня: семейная травма против вселенской катастрофы. Хотя излишняя псевдодуховность «Древа жизни» не может не отталкивать, в фильме есть некоторые интересные моменты[13]. Фильм открывается цитатой из Книги Иова, в которой Бог отвечает Иову на его жалобу о том, почему его постигло столько неудач: «…где был ты, когда Я полагал основания земли <…> при общем ликовании утренних звезд?» (38:4,7) Эти строки явно относятся к семье О’Брайен, члены которой оказываются в положении Иова, потерпев незаслуженную беду: в начале фильма миссис О’Брайен получает телеграмму, извещающую ее о смерти ее девятнадцатилетнего сына Р.Л.; мистера О’Брайен тоже извещают о случившемся по телефону в аэропорту, и семья повергается в смятение. Как стоит рассматривать эту серию риторических вопросов, поставленных Богом как ответ на вопрос Иова о том, почему его постигли несчастья? В соответствии с этим как нам понимать трагедию, постигшую О’Брайенов? В своем обзоре фильма Дэвид Волпе указывает на двусмысленность ответа Бога:
Перечисление Богом чудес природы можно рассматривать двумя способами. Одна возможность состоит в том, что безграничность природного мира, во всей его беспощадной безразличности, не имеет ничего общего с заботами человека. Пустыне все равно, молишься ты или нет, и низвергающийся водопад не остановится, чтобы тебя пожалеть. Природа показывает нам свое бесстрастное, великое лицо, тогда как мы – ничто. Иов сам отказывается от своего протеста, провозглашая: «Вот, я ничтожен». Но постепенно мы видим, что каждый образ, от клетки до космоса, не только велик, но еще и прекрасен. Вторая часть цитаты из Иова, о ликующих утренних звездах, напоминает нам о том, что возможно ценить восхищение и красоту. Мы можем потерять наше «я» в безразличии природы, но можем потерять ее и в природном великолепии. Видим ли мы мир бессердечным или возвышенным? Драма нашей жизни и смерти ускользающа, но она разыграна на бесподобно дивной сцене
