Они засмеялись и подошли к обширной буфетной стойке.
— Ну, что будешь пить, красавица? — спросил Яков, изучая меню.
— Что хочешь, Яшенька, — наигранно смиренно сказала она.
— Ладно, «пить, так пить, — проквакала лягушка, утопая в сметане». Девушка, два коктейля «Столичный», пожалуйста, и два вон тех пирожных, — попросил он кареглазую симпатичную буфетчицу.
Потом они бродили между стендами, рассматривая картины и время от времени весело чокаясь высокими зеленоватыми бокалами.
— Неординарный художник, правда? Я о нём прежде не слышала. Как его фамилия?
— Мирон Спектор. Он начинал как авангардист, а сейчас его стиль можно отнести к сюрреализму. Смотри, сколько экспрессии! — Яков подошёл к одному из полотен.
— Необычный взгляд на мир, какой-то отстранённо возвышенный. Среди вашего народа много способных людей, Яша. — Лена взглянула на него серьёзно и испытующе.
— Не более чем у любого другого, Леночка.
— Да нет, я тебе не льщу. Я действительно так думаю. С тех пор, как узнала тебя, особенно.
— Почему же? — теперь они стояли лицом к лицу, и он искал и не находил в её глазах даже оттенка фальши.
— Потому что я люблю тебя, дурачок. Раньше ведь я была занята другими делами, чтобы об этом думать. — Она пристально посмотрела на него. — Вот так, мой милый. Пойдём, уже третий звонок прозвенел.
Огромный зрительный зал был почти полн. Они поднимались между рядами, привлекая внимание многих людей. Девушки и молодые женщины с откровенным любопытством рассматривали его.
— Смотри, Яшенька, как тобой любуются, — насмешливо проговорила она.
— Ты ошибаешься, Леночка. Это на тебя все уставились, — пошутил он.
— Красивая мы пара, правда? — лукаво проговорила она.
— А вот и наш ряд, — уклонился от ответа Яков, пропустив её вперёд.
Когда они нашли свои места, свет в зале уже погас, и на широченном полукруглом экране засветились первые кадры документального фильма.
Люди молча, обмениваясь лишь короткими, едва слышимыми фразами, покидали кинотеатр. Многие были подавлены, погружены в себя, стыдливо отводили взгляды, неся в душе невесть откуда возникшее ощущение вины и сопричастности к человеческой трагедии. Трамвая ждали недолго, и, подтолкнув Лену за локоть, Яков тяжело поднялся на подножку и, протиснувшись между пассажирами в проходе, нашёл её сидящей у открытого окна. Тёплый весенний вечер струился лёгким ветерком, шевеля её мягкие золотистые волосы, спадающие на нежно розовые мочки ушей.
Они вышли через несколько остановок и пошли по старой горбатой улице, подобных которой было много в этом районе города. Время пощадило дома и выложенные булыжником мостовые, безжалостно уничтожив некогда бившую здесь размеренным пульсом самобытную жизнь. Якову казалось, что он слышит слабые отголоски украинской и русской речи с вплетающимися в её привычную вязь неожиданными оборотами на идиш.
