— Мама, Давид — наш с Ави ребёнок. Я так решила. Так будет лучше всем. И давай никогда больше не возвращаться к этой теме.
— Наверное, ты права, дорогая. Так будет лучше всем вам.
Из причудливой гаммы доносящихся с улицы звуков Рахель без труда выделила густой баритон Ави и чистый высокий дискант Тамар.
— Встреть их, мама. Я должна привести себя в порядок.
Сказанное Рахель медленно и неотвратимо проникало в сознание Якова. Его мужской инстинкт упорно не желал принять эту новость, так нелогична и противоречива была она, в таком непримиримом контрасте находилась с его ясными и простыми принципами, которым должна подчиняться нормальная человеческая жизнь. Тогда, в тот вечер безумного счастья и любви, она отказалась выйти за него замуж. Он согласился с её доводами — они соответствовали его пониманию семейных уз и социальной среды, в которой она выросла и существовала. Но ребёнок, его появление не вписывалось в сложившуюся систему представлений. Зачем он ей от него, зачем превращать жизнь в бесконечную муку, ставить под удар себя, сына, семью? В этом нет никакой разумной основы. Шантаж он исключил сразу же. Что с него, бедного репатрианта, возьмёшь, кроме долгов?
Он вспомнил её чистый, полный нежности взгляд, её изумительной красоты лицо, её открытое ласкам великолепное тело, и на него вновь, как и тогда, накатила волна желания.
«Как же всё просто. Идиот, о чём я думаю, какая здесь может быть логика? Это ведь любовь. Она подчиняется не доводам рассудка, а одному лишь голосу сердца. Женщина — живое существо, а не компьютер. А я, как последний кретин, пытался понять её умом. Она любит меня, и наш сын — плод нашей любви. Ради этого она взошла на эшафот. Я не стою даже её мизинца, как я мог усомниться?»
Всё его существо наполнилось незнакомым ему прежде восторгом. Ему захотелось всё бросить и бежать к ней, обнять её и не отпускать больше никогда. Сын, у него есть сын, их с Рахель сын. Обычно сдержанный в проявлении чувств, считавший избыточную эмоциональность дурным тоном, Яков теперь наедине с собой должно быть впервые за всю жизнь испытывал состояние эйфории и душевного полёта. Он не замечал ни изношенного дивана грязно-серого цвета, на котором лежал, ни старого шкафа, с которого причудливыми лоскутами отпадали кусочки лака, ни простого стола и стульев, купленных дёшево у агентства Сохнут, ни желтоватого пола, покрытого небольшими во множестве мест выщербленными или потрескавшимися квадратными плитами. Ничто земное не привлекало сейчас его внимание, не возвращало его мысли к реальности. Обшарпанная квартира в старом доме в недорогом районе Иерусалима представлялась ему сказочным, наполненным светом дворцом. Он поднялся с дивана, отложив в сторону объёмистую книгу по программированию, где между строчками текста на английском языке продолговатыми островками выделялись последовательности команд. Потянувшись с наслаждением, он ощутил неожиданный прилив сил, его молодое, превосходно вылепленное тело как будто парило, освободившись от земного тяготения. Каждая клетка пульсировала, радуясь чуду жизни, наполняясь омывающими её со всех сторон горячими струйками крови.
