Шушана на минуту задумалась. Религия была полновластной хозяйкой в её доме, в домах родителей, братьев и сестёр. Она пронизывала, регулировала, определяла все стороны их жизни, их взаимоотношения. Вера их была лишена фанатичности и нетерпимости, она спокойно уживалась с известным свободомыслием, допускала существование рядом другого миропорядка и мышления. Сознание Шушаны естественно и необратимо восприняло эту атмосферу обыденной органичной духовности, она спокойно и с достоинством дочерей Востока несла свои чувства, умело скрывая их за ширмой повседневных забот сильной и одинокой женщины. Но как ни было ей трудно, как ни заедала её порой тоска, рядом с ней всегда были родители, братья и сёстры, мужчины, которые любили её вопреки, а, может быть, благодаря неприступности и непреклонной верности погибшему мужу.
Она обожала Тамар, перенеся на неё едва востребованный и такой живучий и мощный материнский инстинкт, желание иметь от любимого человека много детей, в которых она могла бы видеть и узнавать дорогие ей жесты и черты. Рахель, её единственная дочь, выросла, стала красивой стройной женщиной, вышла замуж, и все надежды на воплощение её собственной неосуществлённой мечты о большой счастливой семье и прекрасной любви она возложила на молодых. Увы, время заблуждений и самообмана внезапно и болезненно оборвалось, и новая реальность наотмашь хлестнула по лицу. Романтическая сказка превратилась в жестокую, с печатью непреходящей грусти быль, которую её дочь добровольно, безропотно взвалила на себя. Её одиночество теперь казалось малозначительным эпизодом по сравнению с жизненной драмой, в которой Рахель предстояло сыграть свою единственную, непредсказуемую, полную опасностей и неожиданных сюжетных поворотов роль.
Жалость к дочери соединилась в Шушане с какой-то возвышенной гордостью за себя и за неё, бросившей вызов судьбе, не отказавшейся от любви, не предавшей сильного женского чувства, которое стремительно и непреклонно зародилось в ней. Острая неприязнь к ребёнку от чужака, овладевшая ею вначале, исчезла, и она опять приняла сердцем своего внука, который не был ни в чём виноват. Тем глубже была её любовь к маленькому беззащитному комочку живой плоти, чем явственней сознавала и провидела Шушана теряющийся в исчезающей дали времени путь одиночества.
— Ави скоро придёт. — Голос дочери вывел её из оцепенения задумчивости. — Ребёнка нужно покормить и уложить спать.
Рахель обняла мать за плечи и, взглянув ей прямо в глаза своими прекрасными глазами, сказала:
