Он был самым высоким на курсе. Как подъемный кран… И она маленькая и тонкая… Он долго носил ее на руках… и свадьба была скромной… В студенческом общежитии. Где на стене, подвешенная за руку, болталась расстроенная гитара. Где на тумбочках лежали конспекты и почему-то стояла кастрюля с недоеденным, уже подкисшим супом. И все пришли нарядные… А две подружки без настроения… Они долго искали себе платья и купили абсолютно одинаковые. Строчка в строчку. Ей было 18… Ему 23. И разлука в день казалась нереальной.
А когда у Димки заболела мама и он уехал на неделю – она неделю не ела… Он нашел ее голодной и похудевшей на 5 кг. В свитере из ангорки с полуоторванными пайетками. И долго откармливал и отпаивал дешевым кофе. И как драгоценность вложил в ладошки «Сникерс», который стоил ровно половину ее стипендии. А она смотрела на него, обветренного на огороде, и еле слышно спрашивала:
– Ты больше никуда не уедешь? Ведь ты же знаешь, что творится в мире. В Сомали, Алжире и Конго идет война. И эта непонятная операция «Буря в пустыне»… И Чечня…
И он обещал, целовал, умирал от любви… Обещал свозить в самый крутой ресторан «Макдональдс» на Пушкинской площади в Москве. Лада все мечтала попробовать сэндвич с говядиной. Он только открылся и чтобы в него попасть – нужно было отстаивать трехчасовые очереди.
А потом все куда-то исчезло… незаметно. В мае 97-го на Лукьяновке тоже появился такой ресторан. И не нужно было куда-то лететь… И Лада съела тонну пирожков с вишней и клубникой. А потом «Макдональдс» перестал быть рестораном…
Они думали, что устали. Каждый начал свое дело. Каждый активно реализовывался. Потом привыкли, что спят по отдельности… и она в субботу ходит нечесаная.
– Лад, причешись…
– Дим, отстань, я же не в офисе…
Через несколько лет появилась новая квартира, по которой Лада носилась с непонятной ему идеей. Она так была одурманена этим жилищем, что пыталась впихнуть в нее все возможные стили. Она так щепетильно выбирала предметы декора и так долго совещалась с модным дизайнером, что Лебедев, как заброшенный ребенок, давно не кормленный, уходил в гараж. Ну не выносил он худого мужчину в женских брюках и в пальто, надетое только на странного цвета майку.
Он все время ориентировал Ладу на Черную Африку. А когда углублялся в саса и залгани, в кладбища времени – Лебедева уже подташнивало.
И когда интерьер был готов – он очень долго привыкал к светильнику из гнезда термитов, сундукам из ливанского кедра, обтянутым верблюжьей кожей. Его мутило от сандаловых палочек, ладана и масок шаманов. Он не знал, где пристроить свою белую чашку, на которой был нарисован важный гусь, с синим шарфом в горошек. И потом унес ее на работу.
