. Наконец, было бесполезно утверждать, что ростовщики – никчемные паразиты наподобие Алены Ивановны, поскольку, как бы мы ни восхищались творчеством Достоевского, Островского и Некрасова, реальные ростовщики были очень хорошо интегрированы в общество, причем, как правило, намного лучше своих клиентов. Можно сослаться на известные мемуары Елизаветы Яньковой (1768–1861), записанные ее внуком Дмитрием Благово. Одна из родственниц Яньковой, девушка из старого московского семейства Мамоновых, вышла замуж за старого и богатого заимодавца Степана Шиловского. Его жадность к деньгам якобы вызывала у него «спазмы в груди и удушье» всякий раз, как кто-нибудь просил его оплатить домашние расходы, а умер он, как утверждалось, из-за «огорчения», вызванного неудачным вложением крупной суммы.
Рассказчик отмечал, что, даже если все это неправда, налицо было представление о Шиловском как о человеке, у которого деньги могли вызывать сильное беспокойство, а в старых дворянских семьях это явно считалось скверным качеством[131]. Читая этот эпизод, несложно упустить из виду, что Шиловский, изображаемый как стереотипный скряга, которыми изобилует мировая литература, тем не менее был своим человеком в дворянском мире родственных связей, собственности и влияния, столь ярко описанном в мемуарах Яньковой. Более того, сын Шиловского Петр стал членом Государственного совета[132]. Его дочь Анна вышла замуж за представителя известного семейства Воейковых, но при этом, насколько известно, продолжила отцовское дело, занимаясь кредитованием и предпринимательством.
Вместо осуждения ростовщичества как такового типичные жалобы жертв ростовщиков, адресованные суду или полиции, содержали ссылки на чрезмерную алчность и хитроумие заимодавцев, наживавшихся на несчастьях людей и пользовавшихся пробелами и изъянами в царском законодательстве. Например, петербургский чиновник Григорий Попов писал в жалобе, поданной в полицию в 1859 году:
20 января сего года имея крайнюю нужду в трехстах рублях я по совету дамского портного Шлезингера обратился к коллежскому секретарю Михаилу Иванову Ефимову, который после долгих со мною переговоров согласился дать мне эту сумму с вычетом из нее тридцати рублей в виде процентов и с тем чтобы я (1) взял у него старую рояль которую он оценил в 600 рублей, (2) выдал ему за срочным поручительством двух лиц документ в две тысячи рублей сроком на месяц и кроме того в получении всей этой суммы сполна дал росписку. Я сначала долго не соглашался на такие условия и решился принять их только по неопытности своей, крайней нужде в деньгах и поверив убеждениям Ефимова, что он поступит со мною честно, берет с меня документ только в обеспечение себя, но никогда не возьмет с меня подобных процентов, и что в случае если я не могу уплатить ему долга, то есть девятисот рублей чрез месяц, то будет ждать еще месяц
