Первым нашел свой ответ вопрос о близком человеке: нет у меня никого, я один. Факт всплыл, моментально меня успокоив. Не знать – вот что было мучительно. Затем в голову хлынула прочая информация: я в Брюсселе, в Бельгии, в съемной квартире, квартира на цокольном этаже, а грохот снаружи – мусоровозы. Мусоровозы приезжают по пятницам, еще затемно. Я – кто-то, а не тело без существа. Постепенно возвращаюсь откуда-то издалека к самому себе. Трудоемкий сбор этого балласта для моего самосознания – балласта вроде бы тривиального, но, не будь его, меня наверняка хватил бы удар – истощил силы. Я вновь провалился в сон без сновидений, а грузовики на улице всё грохотали. Когда, наконец, я опять проснулся, было без нескольких минут двенадцать. Комнату наполнял дневной свет, разбавленный дождем. Уже седьмой день дождя: вот как долго он донимает придирками, каплет, льет без какой-либо библейской грандиозности. Но этот дождь-долгожитель напомнил мне о единственном многодневном дожде, который я смог припомнить. Наверняка были и другие, но теперь в памяти занимал особое место только этот единичный случай. Тогда мне было девять – значит, произошло это за год до моего отъезда в школу-интернат.
Тот день начался с безоблачной погоды, с жары, как любой из неразличимых между собой жарких дней, которые в любом месяце, круглый год были для нас нормой. В два часа я пришел домой из школы, пообедал и, вопреки обыкновению, поспал. Когда я проснулся, матери дома не было – значит, ушла на рынок или в банк. Отец вернется с работы только через несколько часов, дома только моя Мама – мать моего отца. Ее комната была на первом этаже дома, в пристройке позади кухни, в той же части дома, что и кабинет отца. Я пошел к Маме, но она еще спала. Света не было. Было бы электричество, я уселся бы смотреть телевизор. В будни мне это не разрешалось, а по выходным из интересного показывали только спортивные обозрения: вечером по субботам – про английский футбол, по воскресеньям – про итальянскую лигу. Так что, если в будни днем мать отлучалась, я без колебаний нарушал правило насчет телевизора. Мама была глуховата. Если она была на нижнем этаже, я мог сказать ей, что иду наверх делать уроки, а сам преспокойно проводил два часа перед телевизором, пока у ворот не сигналила машина матери. Но если света нет, какой уж телевизор – и я растерялся. Пошел бродить по нижнему этажу, зашел на кухню, открыл холодильник. Он не гудел, лампочка не загорелась. Бутылки в холодильнике постепенно запотевали: бутилированная вода, которую мы пили вместо водопроводной, ферментированный оги
