В тот день моим мучениям пришел конец, я вернулся в свою казарму. Переоделся в чистую форму, начистил ботинки, поправил берет и собрал всё необходимое для вечерней самоподготовки. На следующее утро, когда у нас был урок черчения, Мусибау появился снова. Перекинулся парой слов с учителем и вызвал меня к доске. Несколько секунд простоял безмолвно, лицом к классу. А затем снова отбарабанил свою речь, которую успел отшлифовать, превратить в минималистическое обвинительное заключение: «Этот мальчик – вор. Он украл газету – газету, законным владельцем которой был сотрудник педагогического состава. Он позорит Федеральную Республику Нигерия, и вооруженные силы Федеральной Республики Нигерия, и Нигерийскую военную школу! Он не обдумал последствия своего поступка и теперь будет наказан».
Мусибау жестом велел мне расстегнуть железную застежку на шортах. Я обнажил ягодицы и нагнулся, держась за школьную доску. Он стал бить меня тростью. Ему приходилось напрягать силы, и он потел от натуги, методично хлеща меня тростью. Я вздрагивал, но сдерживал слезы, в то время как рубцы быстро набухали, образуя отчетливые линии. Я предполагал, что он ограничится шестью ударами, но после шестого он лишь помедлил, а затем продолжил и унялся только после двенадцатого. Мои одноклассники молчали. Я пользовался популярностью у ровесников, и меня искренне жалели. Я снова натянул шорты. Сидеть было больно; всё тело горело. Учитель черчения возобновил урок, никак не прокомментировав случившееся.
Когда семестр закончился и я приехал домой, то не стал рассказывать об этом матери – нельзя было рассказывать. Если бы я не заставил себя вернуться к нормальной школьной жизни, то мог бы скатиться на дно. Я приучил себя не вскипать от ярости, когда старшекурсники звали меня «Дейли Конкордом». Младшекурсники мне ничего в лицо не говорили. Я частично восстановил свою честь, и, собственно, мое поведение под тростью само по себе стало небольшой легендой. В некоторых версиях я получил двадцать четыре удара по спине; в других кровь текла рекой, а я сказал Мусибау, что самое лучшее для него – пойти повеситься. Я приобрел репутацию смельчака и – то ли по случайному совпадению, то ли нет – также стал хорошо учиться. На четвертом курсе я обрел популярность у девочек из кое-каких местных школ и выпестовал в себе несколько бессердечную самоуверенность. На последнем году учебы в НВШ меня сделали старшим по медицинской части. Некоторые приятели говорили: если бы не инцидент с Мусибау, меня могли бы сделать даже старостой школы.
