Но в тот раз я помедлил и заглянул в ярко освещенный зал: все эти зеркала и кресла со стеганой виниловой обивкой напоминали безлюдную мужскую парикмахерскую. Чернокожий старик – поначалу я его не заметил – вскочил, поманил меня и сказал: «Заходите, заходите, я их вам очень хорошо почищу». Я торопливо покачал головой, замахал руками – мол, не надо, – но затем капитулировал: не хотелось его разочаровывать. Зашел внутрь, поднялся на невысокую приступку, уселся на один из шутовских алых тронов в дальнем углу. Воздух пах лимонным маслом и терпентином. Волосы у старика были белоснежные и кудрявые, бакенбарды тоже, он был в грязном фартуке, синем в белую полоску. Угадать его возраст оказалось нелегко: в годах, но бодрый. Чистильщик башмаков – похоже, ему больше подходил этот старинный термин. Он сказал: «Не волнуйтесь, я уж для вас постараюсь – сделаю их чернее ночи». И с этим особым ощущением метаморфозы, когда, очнувшись после дневного сна, обнаруживаешь, что солнце уже закатилось, я впервые различил в его негромком чеканном баритоне слабые следы франко-карибского акцента. «Меня зовут Пьер», – сказал он. Водрузил мои ступни на два медных пьедестала, подвернул мои штанины, обмакнул ветошь в банку с гуталином, которую держал в руке, и начал втирать это тусклое красящее вещество в мои ботинки. Сквозь мягкую кожу ботинок я чувствовал, как его твердые пальцы надавливают на мои стопы.
«Я, знаете ли, не всегда был чистильщиком башмаков. Это знак, что времена изменились. Я начинал куафером – и был им в этом городе долгие годы. По мне не скажешь, но я знал все последние моды и всегда причесывал дам так, как они требовали. Сюда я приехал с Гаити, когда там стало совсем плохо, когда перебили кучу народу, и черных, и белых. Убийствам не было ни конца ни краю, на улицах валялись мертвецы; моего двоюродного брата, сына маминой сестры, растерзали со всем семейством. Нам пришлось уехать, потому что будущее было покрыто мраком. До нас почти наверняка тоже добрались бы, и кто знает, что могло стрястись. Когда стало совсем плохо, жена мсье Берара – а у нее здесь жили родственники, – сказала: всё, с нас хватит, мы должны уехать в Нью-Йорк. Так мы и попали сюда: мсье Берар, мадам Берар, мы с моей сестрой Розали и многие другие. Розали была в услужении вместе со мной, в одном и том же доме».
Пьер сделал паузу. В зал вошел еще один посетитель, лысоватый бизнесмен в тесноватом костюме, и тут же, словно из ниоткуда, появился, чтобы заняться его ботинками, угрюмый парень. Бизнесмен тяжело дышал. Пьер глянул на коллегу. Крикнул: «Позвони Рахулу насчет графика на следующую неделю. Я не смогу – у меня завтра выходной». Затем он протер мои ботинки сухой ветошью и взял длиннющую, футовой длины щетку.
