Не раздумывая, я отвязал свой бат, столкнул его на воду и пошел прямо по направлению к незнакомцу.
— Перевези меня скорее, — сказал он ласково, едва я приблизился к нему настолько, что мог рассмотреть его одежду — выцветшую гимнастерку, матерчатые брюки, заправленные в сапоги. У него были большие глаза, светлые, как река. Я разглядел их потом, когда мы стояли с ним рядом и, разговаривая, пытались понять друг друга. Худые, впалые щеки, небритое лицо, изорванная одежда — все говорило о том, что человек этот давно не видел домашнего очага.
— Идемте со мной, — предложил он.
Я знал только несколько русских слов, но все-таки понял, что он беспокоится — нет ли в деревне вооруженных людей. По-видимому, боялся — как бы его не заметили. Мы шли по кустам без тропы, мимо огородов. Как жаль, что я не могу ничего объяснить ему. Я никого здесь не знаю, пришел сюда несколько дней назад вместе с отцом, чтобы не умереть с голоду. Но сказать это русскому не умею.
Он ни о чем не расспрашивал больше, увлекая меня за собой на край деревни. Не знаю почему, но я верил, что ничего плохого со мной не случится, и следовал по его пятам, не понимая, куда и зачем. Мы остановились перед дверью самой последней избы. После того, как он стукнул в дверь четыре раза, послышались чьи-то шаги. Нам открыла женщина. Она вскрикнула, обхватив его шею руками:
— Саша! Сашенька!
Они осыпали друг друга поцелуями. Потом откуда-то из-за печки вышел седой старик. Обнимая гостя, заплакал. Я стоял у порога с бьющимся сердцем.
— Кто это? — указывая на меня, спросила женщина.
Меня усадили за стол, напоили чаем. Когда я, собрался уходить домой, гость, которого назвали Сашей, попросил, чтобы ночью я снова переправил его на тот берег. В благодарность он набил мои карманы конфетами, а женщина подарила белого хлеба. Я шел оттуда с таким чувством, как будто меня поднимали мягкие и теплые волны.
В эту ночь я не стал лучить рыбу. Сославшись на боль в ногах, сидел на берегу в ожидании. Русский пришел в полночь. Он назвал меня по имени и сказал, что очень торопится. Я перевез его на ту сторону реки. Мы простились с ним, протянув друг другу руки.
С тех пор прошло много дней.
Опять перед глазами дымные юрты стойбища Акза. Снова голодная жизнь. Отец ушел на охоту в горы. Он хотел запастись сушеным мясом, чтобы зимой вернуться на Сукпай. Теперь семья ожидала талу только моего улова. Осенью я наловил рыбы столько, что мы уже не чувствовали голода. По вечерам к нашему костру приходили молодые удэгейцы из соседних юрт. Говорили об охоте, жаловались на плохие берданки, с которыми стало трудно ходить в тайгу. Двоюродная сестра моя, сидевшая рядом со мной, готовила ужин.
