Дедушка мрачно заметил:
— Страшная опасность грозит нам. Поднимайте ребятишек, уходите подальше в тайгу. Идите по тропе туда, где берем дрова.
Сонные, мы поднимаемся с постели, ищем свою одежду, плачем, ничего не понимая. Дедушка гасит костер и остается в юрте с копьем, отец и Ангирча исчезают куда-то, а мы бежим в лес.
Мороз пробирает насквозь. Метель заметает тропинку. Бабушка идет впереди. Она держит меня за руку и все время оглядывается. За мной, увязая по колено в снегу, бредет Кяундзя, прибежавший спасаться вместе с нами. Он падает, поднимается и снова падает. Сзади мать. У нее на руках люлька. В люльке маленький Санчи.
Вот и кончилась тропинка. Мы очутились в густом лесу. Здесь теплее и тише. Высокие ели толпятся вокруг, протягивая к нам белые от снега лапы. «Наломать бы побольше еловых веток для подстилки», — говорит бабушка. Не раздумывая, все принимаются за работу. Быстро приготовили хвойную постель. Костер разводить нельзя. Где-то совсем близко гремят выстрелы.
Тесно прижавшись друг к другу, мы сидим, стараясь не проронить ни звука. Яту набросила поверх нас одеяло. Но как холодно без огня! Разве можно согреться дыханием? Ветер гудит над нами, сыплет сверху комья снега, сбрасывает сухие ветки с деревьев. Они шуршат об одеяло, и кажется, что это купец пробует о нас свою палку. Кяундзя стучит зубами. Яту дрожит так, что на халате ее позвякивают медные бляшки.
— Отрывай, Яту, свои побрякушки, — тревожно шепчет бабушка, — ведь ты погубишь нас всех… — Яту отгрызает их зубами, я помогаю ей и чувствую, как коченеют руки.
«Молчите, — умоляет мать, — а то придет купец и отрубит нам головы».
Так мы просидели до рассвета. Когда рассвело, явился отец.
— Идемте домой, — сказал он, сбросив с нас одеяло. — Купцы ушли вверх по Сукпаю.
Вот и снова мы в юрте. Отогреваемся у костра. Но куда девался Ангирча — никто не знает. Третий день его нет. В ту ночь, когда мы убегали от купцов, он ушел далеко в горы и заблудился. Черт Боко — горбатый и злой карлик на одной ноге — перепутал его следы. Ангирча потерял сам себя, как сказала о нем бабушка. Он пришел домой, опираясь на палки, обмороженный. Одиннадцать соболиных шкур, которые хранил за пазухой, спасая от купцов, бросил у входа и, как свалился на постель, так больше не встал.
С каждым днем ему становилось хуже. Позвали шамана. День и ночь гремел бубен в юрте. Все было напрасно.
— Надо позвать Сагды-Самани[29]
