Чанджин кивнула. Хуни хотел независимости для Кореи, но он считал, что человек должен в первую очередь заботиться о своей семье.
— Мой муж не хотел, чтобы мы следовали за кем-либо, ни за Иисусом, ни за Буддой, ни за императором или даже корейским лидером.
— Я понимаю.
— Происходит так много ужасного.
— Бог управляет всем, но мы не понимаем его мотивов. Иногда мне тоже не нравится происходящее вокруг. Это огорчает.
Чанджин пожала плечами.
Исэк видел, что Чанджин погружена в свои заботы, и ему пришло в голову, что она и ее дочь не могут любить Бога, если совсем не знают Его.
— Мне жаль, что вы страдаете. Я не родитель, но я думаю, что родители часто испытывают боль.
— Я рада, что сегодня у вас была возможность немного погулять, — сказала она.
— Если вы не верите, я понимаю, — сказал он.
— Ваша семья соблюдает все обряды? Вы поминаете покойников?
— Нет. — Исэк улыбнулся. — Никто в нашей семье не поклоняется мертвым. Мы протестанты, наша вера чиста.
— Мой муж считал, что лишние ритуалы не нужны. Он мне так сказал, но я все еще готовлю его любимые блюда и ухаживаю за его могилой. Я делаю это для своих родителей и для его отца и матери тоже. Его родители думали, что это важно. Они были очень добры ко мне. Я очищаю их могилы, и могилы всех моих покойных детей. Я говорю с мертвыми, хотя не верю в призраков. Но это заставляет меня чувствовать себя лучше, словно они все еще рядом. Возможно, именно это и есть Бог. Но если бы Бог был добр, он не допустил бы смерти моих детей. Я не могу в это поверить. Мои дети не сделали ничего плохого.
— Согласен. Они не сделали ничего плохого. — Он задумчиво посмотрел на нее. — Но Бог, который сделал бы все, что мы считали правильным и добрым, не был бы создателем вселенной. Он был бы нашей марионеткой. Он не был бы Богом.
Чанджин почувствовала странное спокойствие.
— Если Сонджа поговорит с вами, наверное, это поможет. Я не знаю, как, но, возможно, станет лучше.
— Я попрошу ее пойти со мной завтра на прогулку.
Чанджин повернула к дому, и Исэк последовал за ней.
