— Ах, опять иносказания, опять нравоучения! Надоело, неинтересно, — махнула рукой Лига и, надув губки, вновь спрятала взгляд в книгу.
— До свидания, принцесса! — услышала она слова трубочиста, но, игнорируя его, глаз от книги не подняла. — Мы с тобой, я думаю, еще увидимся, — добавил он. — И, пожалуйста, будь внимательна и осторожна… Береги себя!
Голос трубочиста в конце фразы зазвенел колокольцем и внезапно замолк, словно кто-то накрыл его рукой. Лига быстро подняла голову и огляделась, но поблизости уже никого не было. Она даже встала на ноги и поочередно заглянула во все ответвления аллеи, но хрупкой фигурки в черной одежде с лесенкой на плече нигде не было видно.
— Вот чудеса! — прошептала она.
Она протерла глаза: не сон ли ей приснился? Если она не спала, то, что это было за наваждение? Нет, наверное, она все же задремала. Сон… Быть может, и сон. Только странный очень. И слишком реальный, слишком. Она могла бы описать трубочиста в мельчайших подробностях, цвет волос, глаз, жесты, интонации голоса, странную его одежду… Сон таких подробностей не оставляет.
Перед глазами ее продолжало стоять лицо трубочиста, хотя самого его не было рядом, словно и не было никогда вовсе. Приложив ладонь к груди, она ощутила, как встрепенулось сердце, как возникло там светлое и настораживающее, словно зарница в ночи, чувство. Чувство зашевелилось и, как птица, стало расправлять крылья, пытаясь раздвинуть теснину сердца, стенки которого сопротивлялись, но поддавались с сухим приглушенным треском. Но все же, вновь обретенная птица в груди ее была слаба, не хватало у нее силенок сделать сердце просторным и свободным, и до поры она вновь сложила крылья.
Лига посмотрела в сторону башни.
Часы наверху, облепленные невероятным количеством птиц, словно остановились.
— Как странно, — прошептала Лига, — часы, что с ними? Не могли же все эти голуби, усевшись на стрелки, затормозить или поломать их?
В этот миг минутная стрелка — длинный ус на лице циферблата — дернулась, вздрогнула и перескочила на одно, на целое деление вверх. Голуби все, как по команде, вспорхнули, неистово трепеща и хлопая крыльями, зависли на мгновение на месте, после чего, поднявшись выше, плавно уселись на лепной карниз башни. Ей почудилось, что на башне, внутри механизма часов лязгнул металл, она напрягла слух, но звук больше не повторился, лишь приглушенные звуки улицы наполняли пространство. И тогда она поняла, что металлический звук родился в ней самой. Вдруг спало внутреннее напряжение, которое она даже не замечала, но которое не оставляло ее ни на миг — словно слетели стягивающие обручи с бочонка. Лига почувствовала себя легко и свободно, как если бы на горячечный лоб ее легла чья-то широкая прохладная ладонь и уняла боль, и замедлила беспорядочный бег мыслей. Широко распахнутыми глазами девушка, словно впервые, посмотрела вокруг себя и с удивлением ощутила и восприняла хрупкую прелесть этого истомленного зноем летнего дня. Море разливанное золотого солнечного света плескалось и искрилось у ее ног, укутывая их теплом и нежностью, живительные брызги укрывали лицо, руки и плечи, рассыпались по платью, перемешавшись с яркими цветами ситца. Солнце прогнало и холод, и страх. Ну, не чудо ли?
