— И что же еще ты там вычитал? Надеюсь, тебе не показалось, что я опасен для общества?
— Как знать, — усмехнулся он. Он еще усмехался! — Быть может, вы опасны для себя самого, а, может быть, от вас пострадает еще кто-то. Все от вас и зависит. Потому что вы больны неверием. Помимо всего прочего, вы не верите в то, что любовь — настоящая любовь — есть.
Я вздрогнул, словно укололся булавкой, и с неподдельным уже интересом посмотрел на парня. Точно же! Именно это со мной и происходило, именно эта мысль, не выбираясь на поверхность, но где-то там, в глубине точила и подтачивала мою душу. Но…
— Об этом не трудно догадаться, — предупредил он мой вопрос, который, конечно же, тоже был транспонирован на моей физиономии. — В вашем лице нет огня жизни, одно лишь злое тление.
— Ну, уж конечно! — не сдаваясь, я тупо ввязывался в перепалку. — Что мое, вот твое лицо — цветет как клумба у моей тетушки на даче в эту пору. И это, естественно, означает, что сам ты безоговорочно веришь в это, в верность, в постоянство, в ожидание без измен и срывов — одним словом, в любовь? Если так, я удивлен, правда. Поскольку впервые встречаю такого человека, который, к тому же, не смущаясь, заговаривает об этих вещах с первым встречным.
Парень просветлел лицом, хотя оно у него и до того мрачным не было. Может, представил себе что-то, о чем и так никогда не забывал, не знаю…
— Верю, — просто ответил он, глядя своими ясными глазами прямо мне в душу, зараза. Но только он взглянул, так я ему сразу и поверил, что не врет, вот так. — Верю, — повторил он, — и, если позволите, расскажу вам одну историю. Она совсем короткая и не утомит вас. У вас есть время?
Чего-чего, а времени у меня было предостаточно. Я забрал свою рюмку и перебрался к нему за столик, показав таким образом, что готов слушать. Задираться я перестал пока, подумав, что послушать хорошую историю да ко времени все же лучше, чем ничего не услышать, кроме собственной бесполезной ругани. А вот если история окажется глупостью… Тогда, пожалуй, можно будет выпустить весь пар, что накопился.
Незнакомец плеснул себе в стакан пепси из стоявшей на столе бутылки, пригубил и задумался, соображая, видимо, с чего ловчей начать. По его лицу забегали тени, словно давние или близкие события одно за другим замелькали перед его мысленным взором, отбрасывая на него отблеск. Так в ясную погоду, подчиняясь путаному замыслу и торопливой кисти ветра, меняется гладь озера.
