Зэмэ была солнечно-осенняя, загоревшая, неузнаваемо похудевшая после жизни на море, она напоминала шестнадцатилетнего хиппующего подростка в расклешённых чёрных брюках, в белой рубашке с расстёгнутым воротом и завёрнутыми рукавами, а ещё – роскошный моднющий мексиканский пояс с металлической пряжкой. Мы обалдели, и полчаса прошли за нашими охами и ахами!
– Ах! Какой загар! Ах-Ох! (одновременно) как похудели! Как удалось!?
– Способ один – влюбиться.
У Зэмэ – новая фантазия – любовь к В. Весь день о нём и шла речь: Зэмэ восхищалась, мы смеялись и подшучивали над ним, в ответ нам: Закройте дверь с той стороны!
* * *
Зэмэ вновь заболела Цветаевой, потому что опять влюбилась – переродилась и заново начала открывать мир.
Она читала нам стихи. Пили портвейн, настоящий, подарок моих португальцев, но, как всегда, почти без закуски, на гостиничной тумбочке лежали трёхкопеечная булочка и жалкие кусочки колбасы. Мы долго говорили о всякой ерунде, а потом вдруг Зэмэ спросила:
– Вы, наверное, забыли, что 31-е? [93]
– Нет, – прерываем мы.
– Ну, ладно, поехали. – И она резким движением встаёт и подходит к окну.
– Куда? – глупо, вдогонку успеваем спросить мы.
– Слушайте Цветаеву.
Она стояла, стройная, юношески гибкая, вся какая-то ветреная, неуспокоенная и читала стихи.
Одна половинка окна растворилась,
Одна половинка души показалась,
Давай-ка откроем – и ту половинку,
И ту половинку окна!
Она стояла в прозрачном зелёном воздухе и светилась, как луч солнца, проникший сквозь опущенные жалюзи в комнату, окутанную сумраком и покоем.
Она читала Цветаеву.
Ни секунды покоя, вся в движении – движение рук, глаз, взмах, взлёт, полёт. Сидя на столе, нога на ногу, она бросает слова, туда, куда-то в угол, кому-то невидимому.
У меня в Москве купола горят,
У меня в Москве колокола зв…
И запнулась, пытается выкарабкаться, но, нет, не может продолжать.
– А, чёрт, это уже личная жизнь. – И, смотря в окно, в золотые листья. – Ну, на х… я ты мне нужен! – Это о В.
Да, этот цикл не о Юрском. Свою любовь к нему она уже пережила, переболела.
Многих стихов – нет. Нет всего о молодости, нет о ревности, появились новые:
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может – пьют вино,
Может – так сидят…
М. Цветаева, 1916 г.
Я хотела бы жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола…
– и любимая из этого стихотворения строчка, которую Зэмэ повторяет несколько раз за вечер -
И, может быть, вы бы даже меня не любили…
Но самым любимым стихотворением по-прежнему осталось -
