В первом классе высшей ступени Куинакской средней школы ее выбрали президентом, а через год на осеннем параде второго класса она стала принцессой бала. Она была красавицей: черные глаза с легкой искринкой балтийской синевы, высокая грудь, пухлые губы, широкие плечи и бедра. В отличие от многих своих расцветающих соплеменниц, Алиса Кармоди обладала еще и осиной талией. «Это ненадолго», – бормотали поклонницы, когда в сногсшибательном платье фасона «песочные часы» она выходила перед осенним парадом из «камаро» с откидывающимся верхом. «Мы постараемся», – думали поклонники, глядя тяжело и дыша часто.
Так и вышло. Перед рождественскими каникулами талия резко раздалась вширь. К весенним экзаменам твердая выпуклость под форменным платьем уже могла служить Алисе миниатюрным письменным столом, на который удобно было класть планшет для бумаг, когда, раскаляясь от ярости, словно печь, она заполняла графы экзаменационных тестов.
Ни взглядом, ни жестом не давала она понять, кто из часто-дыхателей был в ответе за выпечку, зревшую в ее печи, а пылающий взгляд отвращал от расспросов кого угодно. Не знал даже отец Прибилов, хотя ему о своей пастве было известно почти все, что только можно знать. За лето Алиса не произнесла на исповедях ни слова о своем состоянии, и тем не менее старый батюшка стал первым, кому она показала ребенка. Как только смогла встать, Алиса одернула платье и понесла новорожденного мимо валявшегося в отключке папаши к своему пикапу. Проехалась по церковному газону и остановилась у задних дверей дома священника. Старый батюшка вышел на крыльцо, дожевывая бутерброд с плавленым сыром и лососем, щурясь от яркого солнца и принюхиваясь. Его глаза не различали цветов и затягивались катарактой, но нюх оставался острым. Священник улыбнулся, когда понял по запаху, что перед ним Алиса, бедная маленькая Алиса, или храбрая маленькая Алиса, и никаких скороспелых абортов! Она сунула ему под нос сверток:
– Помогите, отец. На такое я не рассчитывала.
Священник перестал жевать и наклонился поближе. При всем своем дальтонизме он смог различить, что младенец белый – белый, как сыр на его бутерброде, – а глаза напоминают цветом кусочки лосося.
Мать с ребенком поселились в расчищенной кладовке. Осенью по настоянию батюшки Алиса вернулась в Куинакскую среднюю школу с прежней тонкой талией и куда более свирепым взглядом. Обидно было бы такой способной ученице бросать образование, когда вокруг столько нянек для чудно́го ребенка. Иногда Алиса брала его с собой и катила коляску по запруженным школьным коридорам с лицом дерзким и вызывающим. Иногда она оставалась у себя в кладовке и, укачивая крикливого младенца, перебирала коллекцию иллюстрированных религиозных книг отца Прибилова. Она пробовала копировать иллюстрации цветными карандашами из церковной детской комнаты. Выходило тревожное разностилье. «Поклонение волхвов» ван Эйка напоминало расписную шкатулку квакиутлей. «Распятие Христа» Голбейна походило на тотемный столб из Белла-Кулы. Но у нее было время разобраться с этой проблемой: довольно часто социальные работники церкви увозили ребенка на неделю и больше то в глазной центр Анкориджа, то в аллергологическую клинику Виктории. Для особого лечения. Юный Николас Левертов был, что называется, весьма особым ребенком. Алиса не ошиблась: она нуждалась в помощи. Она на такое не рассчитывала.
