Босые ноги шлепали по пыли. Павла и Катерина вышли к шоссейке.
— Не пошел дождик, — сказала Катерина.
— Не пошел, — согласилась Павла.
Они перешли развороченную, разбитую вдрызг шоссейку, гуськом зашагали по узкой боковой тропинке. Вдали, у края пшеничного поля, голубел автофургон. Около него громоздились кучи булыжника и песка, были свалены инструменты, над золой старого костра возвышался треножник с закопченным ведром. Отсюда убегала вдаль отремонтированная дорога.
Павла взяла ведра, пошла через пшеничное поле к кустам. Там текла тихая река. На вязкую осоковую поросль берега была брошена подгнившая доска. В реке отражалось розовое небо.
Доска подалась под ногой, вспугнула мелких жучков — они покатились по воде, как черные капли.
Павла поставила ведра у фургончика. Из ближнего леска вернулась Катерина с хворостом.
— Тишина какая… — проговорила Павла, прислушиваясь.
— Летняя тишина добрая, — отозвалась Катерина, сбрасывая пропотевшую кофтенку. — Вот зимой — хуже.
— Зима у нас долгая, — согласилась Павла.
— Да, без краю зима, — сказала Катерина. — Слей воды, умоюсь. Пылищи наглоталась.
Павла щедро лила ей воду на руки и шею.
— Говоришь — дочь у тебя? — спросила Катерина.
— Замуж весной вышла, — отстраненно ответила Павла.
— Что же ты не с ними?
— Пусть их… Своя теперь у них жизнь.
— А у меня никого. Одна вот… Не сумела. Давай-ка, милая, прямо из ведра…
Они умылись, развели костер, поставили варить похлебку.
Над влажной тишиной леса плавился закат, у реки утробно пели лягушки, с поля долетал шелест колосьев, и была бесконечность земли и неба.
Павла сидела, свесив ноги в придорожную канаву, доставала из подола огурцы, жевала. Катерина неподвижно смотрела в костер, и в темных глазах ее, отражаясь, трепетали непонятные огни.
Из придорожной травы поднялась птица, полетела в сторону заката. И там, где она пропала, вдруг появилась женщина.
Женщина шла странно, застыло, неровно. Словно птица, ударившись о землю и обернувшись человеком, еще не привыкла к отсутствию крыльев и у нее ранено болело тело.
Женщина поравнялась с Павлой и остановилась. В ее глаза тоже проник костер, они стали огненными и жутковатыми, и почему-то захотелось думать, что костер загорелся от ее взгляда.
Над лесом разлилось прохладное сияние. Взошла луна.
Странная женщина села рядом с Павлой.
К привычным звукам вечерней тишины присоединился еще один, совсем непонятный, то ли плач, то ли стон, однообразный и нескончаемый.
Павла мгновение вслушивалась, не двигаясь. Потом повернулась к костру и увидела, что Катерина, сидя у огня, то наклоняясь, то откидывая назад голову, негромко и жутко воет.
