Значит, если этот сероглазый — просто разбойник с большой дороги, то и мальчишку-лесника обобрать и прирезать может. А вот если ему нужна была именно я… настоящая я!.. если именно за Хозяйкой Тишины сунулся он в этот лес… то, возможно, смогу спрятаться и переждать эту грозу. Когда он не найдёт здесь желанной добычи.
Чужак щурится на меня подозрительно. И я впервые слышу его голос.
— Здесь была девушка только что. Где она?
Низкий, уверенный голос, властный тон. На секунду растерявшись, едва не отвечаю — вот же она, под самым твоим носом! Вовремя спохватываюсь, что это я здесь главная, и я должна подчинять. А то чуть не поменялись местами. У него, кажется, это природное — и безо всяких чар.
— Не было здесь никаких девушек! Вы ошиблись! — говорю чуть громче, кристально честным тоном.
Хмурится. О, это выражение я прекра-асно знаю! Изучила в совершенстве каждую чёрточку за минувшую ночь, пока вглядывалась в его лицо, искала признаки выздоровления. Зараза неблагодарная.
— Нет, была. Я видел. Только что.
А вот это сюрприз. Он же должен верить каждому моему слову, раз магия подействовала! В рот мне заглядывать, как доверчивый ребёнок. Но продолжает спорить… Вот так и Тишину, наверное, выдержал — неподатливый, жёсткий, как древесина чёрного дуба.
Но и я сдаваться не собираюсь. Скрещиваю руки на груди, заявляю решительно:
— Говорю вам, не было тут никого! Мы со стариком-отцом в этой избушке одни живём.
Вот так я и спасалась всегда от возможных приставаний в деревне, когда выбиралась за припасами. Ведь надо было на всякий случай обезопаситься от мужских прикосновений. Да и слух о том, что в лесу живёт подозрительная девушка, был бы лишним. Так что я притворялась безобидным парнишкой, сыном лесника. Шапку на глаза пониже, плечи ссутулить, грудь спрятать… Не человек — пустое место. Не стоит лишнего внимания.
Кажется, разум чужака мои чары смутили тоже.
Он безразлично скользит по мне серым взглядом, а потом упрямо кривит губы, отворачивается.
— Я должен её найти.
Покачнувшись, пересекает в один шаг мои крохотные сени, размашисто выдёргивает брус и распахивает двери. Щурится ясному утру, делает шаг за порог… и уходит прочь, не оборачиваясь. Едва ноги волоча. Упрямый. Глупый.
Я для чего тебя лечила всю ночь, спрашивается, дубина ты стоеросовая? Чтоб ты помер всё-таки до конца под каким-нибудь очередным деревом?!
Злюсь, злюсь, и притопнув, бегу за ним. На ходу натягиваю перчатку обратно на левую руку. Чары теперь надёжно заплетены, будут действовать, пока я рядом, и даже после — воспоминания тоже останутся искажёнными.
