А то вот ещё: понравились мне рассказы и картинки про индейцев. Вигвамы, стрелы, лук, головные уборы из перьев. Захотелось играть в индейцев. И бабушка тут как тут. «Вон, — говорит, — сколько пера куры нароняли во дворе. А в огороде трава высокая. Прятаться можно. Шалаш из сучьев сделаем. Чем не вигвам? Живи в нём хоть целое лето».
И шалаш помогла сделать, и головной убор. И лук натянула. И «жила» я там, охотилась за воробьишками да кузнечиками. Пряталась в траве, переползала из одного конца огорода в другой, как заправский какой-нибудь Ястребиный Коготь или Змеиный Глаз, стреляла из лука в воображаемого врага. До пояса голая ходила, загорала под летним уральским солнышком.
На зависть подружкам была у меня кукла с закрывающимися глазами. Льняные локоны. Пленительная нежно-розовая фарфоровая головка. Это тоже подарок бабушки. Я и сейчас помню эту куклу. Сидела она на комоде и смотрела на меня голубыми сияющими глазами в мохнатых ресницах.
Как мне хотелось подержать её в руках, побаюкать, спеть песенку!
Вот и полезла я на стул, дотянулась до неё, хотела спуститься и уронила. Фарфоровые брызги рассыпались по полу. Голубые глаза закатились куда-то, и не найдёшь...
Какое это горе было для меня. Говорят, не на шутку заболела с такого потрясения, в постель слегла. А бабушки дома не было, в соседний город уезжала. Мама письмо ей написала, обо всём рассказала. Открываю глаза однажды и вижу рядом бабушку, а в руках у неё куклу. Тоже красивая и тоже голубыми глазами помаргивает, будто играть приглашает, не болеть уговаривает.
С того часу здоровье моё пошло на поправку. Соседки частенько бабушке выговаривали:
— И что ты, Ивановна, внучку так балуешь? Обновки часто шьёшь, книжки то и дело покупаешь...
Бабушка смотрела на них и строго возражала:
— А кому какое до этого дело? Шью сама. И насчёт книжек вы мне не указ. Что, ей такой же тёмной, как я, на всю жизнь оставаться? От книг вреда не будет...
Я прижимала к груди «Сказки» Пушкина, испуганно смотрела на соседок, боялась, что они отнимут у меня эту чудесную красочную книгу. Потом успокаивалась: разве даст меня в обиду бабушка?
Через минуту я забывала ворчливых соседок. Билибинские иллюстрации чаровали, радовали, уводили в мир сказки. Вот князь Гвидон на берегу моря-окияна... Из пены волн выходит царевна Лебедь... Баба Бабариха чем-то напоминает мне одну из соседок... А все эти узоры, виньетки, обрамляющие каждую страницу, позолоченные буквицы. Как они радовали меня, манили взять в руки карандаш, попробовать нарисовать такое же, будили детскую фантазию.
