Одними только намеками поведал Герка Сереге о своем нынешнем житье-бытье и по тому, как у дружка аж голос надтреснулся, понял, что не он Сереге, а тот ему завидовать-то должен. Романтика! Не книжная, не выдуманная, а настоящая, мужская… Эх! Жизнь… Плачет по нас свинцовая пуля да железная решетка… Да что уж там, судьба! Эх…
Английский френч,
колесики со скрипом
Я на тюремный
на халатик променял…
Возвращаясь по освещенному луной переулку, Герка от полноты чувств запел в голос эту блатную, недавно слышанную в его новой компании песню. Но в этот момент из плотной тени от избы отделилась и встала на его пути фигура.
— А?! Кто?!
Геркина рука сама собой хватнулась за рифленую холодь нагана.
— Убери пушку-то, ну-у! — осипшим голосом с угрозой проговорил человек. — Сдурел, что ли, Гимназист, своих не признаешь.
— Платон? Ты, что ли? А я думал… Кто ж так из темноты выскакивает!
— Да-а, — протянула фигура, — а ты, я вижу, малый шустрый. Ну что ж, пушечка твоя тебе завтра очень может сгодиться. Я от Федора. В пять утра у Свешникова сада, там у мостков будем ждать. Шорник лошадь тебе приведет. Верхом можешь? Поедем на дело. Ты понял?
— Ага. Буду. Понял я.
Ответил так, а сердце будто вынули. Когда, отомкнув своим ключом замок, прошел на веранду, где ему стелила, чтобы не будил по ночам, мать, почувствовал: холодный пот наклеил на голые лопатки рубаху.
В третий раз приглашает его на дело Царь ночи. Господи, обойдется ли?
А ведь совсем еще недавно, месяца три тому назад, кто бы подумал, что он, Герка Галанский, Гимназист по уличной кличке, прилежный и хорошо успевающий в школе, которую окончил два года назад, станет вдруг членом банды самого Царя ночи, одно имя которого наводило страх на обывателей. Как же это получилось? Отец был начальником почты и телеграфа. Мать (дед у Герки был портным и держал свою мастерскую) окончила гимназию. У них был свой дом, жили в достатке. Правда, сразу после революции доходы семьи поуменьшились, но вскоре отца снова пригласили на должность и платили опять вполне прилично. За его месячную зарплату лошадь хорошую можно было сторговать на базаре. Но Галанские лошадей не держали, покупали продукты, хорошую одежду. Мать одевалась барыней, потому ей в улице все кланялись, хотя и не любили. Сыночка своего единственного одевала как куклу. Пацанва же усть-лиманская ему за это не то что кланялась, а лупила его как сидорову козу, хоть за ворота не выходи. Помнится, приехал в их поселок цирк-шапито. Пацаны туда — со всей округи. Геру тоже мать пустила. Дала денег на билет и на сладости. Одела его в новую клетчатую курточку, штаны до колен на пуговках и белые гольфы. На челочку — беретку с кисточкой и духами спрыснула. Ровесники же его, дети местных ремесленников да рабочих-путейцев, одевались бедно. А на ноги чтобы ботинки? Летом-то! Босиком, и ноги в цыпках. Как увидели Германа, с криком «Гимназист! Бей его!» окружили и давай потешаться. Кто беретку сдернет, кто семечек — за шиворот, кто — щелбана, а насмешек! Заплакал Герка от обиды и домой теку. А ватага: «У-лю-лю!»
