— А акт? — с затаенной надеждой спросил Сарычев.
— Акт? В корзину! Вот так. — Полковник порвал акт в мелкие клочья.
— Поехали! — согласился Сарычев. «Посижу часок, ничего не случится, — подумал он, — зато не будет ни акта, ни протеста».
На машине полковника Бека доехали до центральной токийской гостиницы «Империал». Полковник Бек и его жена Анна Владимировна занимали трехкомнатный номер.
«Империал» — одна из старых гостиниц, она славилась тем, что пережила великое землетрясение двадцать третьего года, когда были разрушены тысячи домов и погибло свыше ста тысяч жителей Токио и Йокогамы.
В тяжелое послевоенное время в учреждениях японской столицы редко можно было увидеть табличку «Онсэн», означавшую, что есть горячая вода: угля не хватало, а газа вообще не было. В «Империале» такая табличка была — воду подавали из естественного горячего источника.
Только что закончилась пора летних дождей, которые японцы почему-то называют «бай-цу» — сливовые дожди; стояла тридцатиградусная жара. Предельная влажность воздуха и жара создавали нестерпимую духоту, ее можно было б сравнить — хотя такое сравнение давно стало штампом — с парной обыкновенной бани.
Сарычев и Бек поднялись на второй этаж. В комнатах была обычная гостиничная обстановка, но уже хорошо обжитая и дополненная мебелью и прочими предметами по вкусу хозяев. Бросалась в глаза коллекция вин и крепких напитков: сотни две бутылок с красочными этикетками чуть ли не на всех языках планеты.
— Это я собрал за десять месяцев, — сказал Бек, любовно поглядывая на бутылки. — Вот русские вина и водка.
Жена Бека, которую муж называл Анютой, была сама любезность.
— Кирюша, оставь ты свои бутылки. Степан Ильич, вероятно, голоден. Умывайтесь — и к столу. Степан Ильич, не хотите принять душ?
— Спасибо, спасибо, — смущенно отказался Сарычев.
— Ну что ж, к столу так к столу, — согласился Бек. — Я сейчас угощу вас настоящей смирновской водочкой.
За ужином они расспрашивали Сарычева о Москве и Ленинграде: сохранились ли старые улицы, какова новая застройка; потом речь зашла о том, как живут люди в Советском Союзе. Сарычев охотно рассказывал, Бек и его жена охали, вздыхали, удивлялись.
— Скажите, Степан Ильич, только чистосердечно, без агитации, — обратилась Анна Владимировна, — смирился ли русский крестьянин с коллективизацией?
— Это самый трудный вопрос для меня, — признался Сарычев, начиная хмелеть. — Дело в том, что мой отец хотя и не был раскулачен, посильно пострадал от коллективизации.
