Высадились те, кто ехал до города. Сарычевым, мне и еще нескольким пассажирам нужно было попасть на аэродром, который находился севернее Краснореченска.
Аэродромы районных центров в те годы были, кажется, все одинаковы: зеленое поле, небольшой домик с флюгером и антенной на крыше, сарай для хозяйственного инвентаря. От жары можно было спастись только на сквозняке, в тени от здания.
К счастью, ждать пришлось недолго. Ил-12 из Омска прибыл и улетел в обратный рейс точно по расписанию.
В Омске меня встретили местные товарищи, предупрежденные майором Павловым по телефону.
В понедельник, позавтракав в гостиничном буфете, чистыми зелеными улицами Омска я пошел в Управление Министерства государственной безопасности.
Омские коллеги ознакомили меня с телеграммой, которую подал Сарычев на почтамте. Вот ее текст:
«Москва, главпочтамт, абонементный ящик к-1666, Григорьеву Ивану Ивановичу. Буду Москве восьмого июля, рейсом 931 Степан».
До указанного в ней срока выезда Сарычева в Москву времени было достаточно, и я решил вернуться домой.
В Краснореченск прилетел под вечер, долго бродил по городу, наконец отчаявшись найти попутную машину, на всякий случай заглянул в горотдел МГБ.
— Не знаю, чем и помочь вам, товарищ капитан, — сказал дежурный, выслушав мою просьбу. — Может быть, на выезде грузовик попадется, воскресенье — машины почти не ходят… Да, сегодня я видел того самого Мамкина, — спохватился дежурный. — Очевидно, он еще здесь.
— А что, это идея! — воскликнул я и подумал: познакомлюсь с ним лично, присмотрюсь.
На машине горотдела доехали до Синеоковых. Во дворе стояла голубая «Волга».
Вероятно услышав, что возле дома остановилась машина, Мамкин отодвинул тюлевую штору и выглянул в окно. Он встретил нас у ворот.
— Валентин Иванович, вы когда собираетесь домой? — спросил я.
— Да вот через полчасика.
— Можно доехать с вами?
— Пожалуйста, вдвоем веселее будет.
Мамкин оказался разговорчивым человеком; пока ехали до объекта, он подробно рассказал о своей жизни: о службе в армии, о работе в Советском консульстве в США, об отношениях с Людмилой Синеоковой. Я мысленно отметил, что Мамкин откровенен. Так открыт может быть только человек, которому нечего скрывать.
По возвращении из Омска Сарычев проявил активность небывалую, даже привыкшие ко всему сослуживцы диву давались.
Теперь личный состав авиаэскадрильи чаще обычного отвлекался на так называемые общественные работы. Почти перед каждым таким мероприятием Сарычев выступал с «зажигательной» речью. В кабинете повесил портрет Сталина и всем, кто заходил к нему, сообщал, что портрет вышила его жена.
