– Ты был частью фильма, который снимал мой отец. Я не знаю, что произошло, этого не знает никто, но случился обмен между актерами, игравшими в фильме, и теми персонажами, которых они воплощали. Ты выскочил из пространства фильма, а в тот же самый момент игравший твою роль оказался в фильме, как взаперти…
Ресницы Телемаха захлопали в бешеном ритме. Он начал потирать руки, задрожав всем телом.
– Жорж Финк – это он играл мою роль? – спросил он отрывисто.
– Да, – подтвердил Гомер.
– И что, много их… как сказать…
Он, как и друзья, не мог найти верное слово.
– Мой отец, – признался Гомер.
– А он кого играл?
– Твоего отца. Он играл Одиссея.
Телемах отпрянул. Закрыв глаза, он прислонился к стенке домика и с отрешенным видом погрузился в напряженные размышления. Гомер, Лилу и Саша, понимавшие, в какое волнение такие откровения способны повергнуть друга, сидели тихо, не шелохнувшись, почти затаив дыхание. Все трое даже вздрогнули, когда через пару минут их приятель снова открыл глаза.
Троица прекрасно понимала: его реакция предсказуема. Он и не мог сказать ничего другого. И все-таки услышать это от него самого было сравнимо с эффектом разорвавшейся бомбы:
– Тогда, значит… меня и на свете нет?
Опустив голову на руки, Телемах никак не мог прийти в себя от услышанного. Утешить его было трудной, даже невыполнимой задачей.
– Ну конечно же, ты есть! – закричал Саша. – Посуди сам, вот же ты, среди нас, живой, из плоти и крови!
– Проблема только одна – ты не в своем измерении, то есть не в своем мире, если так понятней, – уточнила Лилу.
– Ты – вымышленный персонаж и должен существовать в вымышленном мире, но не в нашей реальности, – добавил Гомер.
Глядя на опечаленное лицо юноши, Саша торопливо схватился за смартфон.
– А вот смотри-ка, про твоего отца и про тебя есть куча фильмов, книг и комиксов.
Он стал листать в смартфоне страницы, поднеся его к ошеломленному лицу Телемаха. Через пять минут тот начал раскачиваться взад-вперед, сразу напомнив ребятам сумасшедших из психушек, какими их показывают в телерепортажах.
– Я всегда точно знал – тут что-то не так, – наконец выдавил он. – Я вдруг утратил всякое понимание: меня все стали называть Жоржем, убеждать, что я принимаю себя за кого-то другого, что у меня шизофрения. Все мне было внове – машины, телевизор, пища. Я не умел делать ничего из того, что делали другие. Никто не хотел меня выслушать, никто не понимал меня. Только пичкали лотосом, чтобы вел себя потише, и в конце концов я умолк, научившись делать то, чего от меня ждут…
