День сегодня выдался морозный, снег резко звенел под полозьями саней, и звук этот медлительно и печально растекался по густому застывшему воздуху. Пугливо озираясь по сторонам, Толкын пробиралась к приземистому зданию из красного кирпича, огороженному дощатым забором. Сначала она попыталась добраться до него прямиком, но едва не завязла в глубоком снегу. Ей пришлось пройти еще квартал, потом вернуться назад. Чем ближе здание из красного кирпича, тем сильнее билось ее сердце. «А может, не ходить? Вдруг там встретятся знакомые, да еще пожилые — какой стыд! Ведь они обязательно спросят: „Что ты, доченька, здесь делаешь?“ Что я отвечу? Соврать? Нет, нельзя. Но не могу же я сказать, что пришла за письмом, своего джигита. А ведь если увидят меня здесь одну, обязательно передадут папе и маме. Какими глазами я буду на них смотреть? Как я не догадалась взять с собой Аймторы?! Тогда бы никто ни в чем меня не заподозрил».
Казахские девушки бывают ближе с женге[15], чем с отцом и матерью. Они делятся друг с другом радостью и печалью, сокровенными сердечными тайнами. Аймторы — женге Толкын, только в прошлом году вошла в их дом. Для Толкын она как родная сестра. Но о Наурызе девушка не сказала даже ей.
Толкын так задумалась, что едва не прошла мимо здания из красного кирпича. Она впервые, кажется, узнала, что такое робость. Раньше, года три-четыре назад, она свободно входила в это здание. Тогда она коллекционировала почтовые открытки. Теперь все это кажется далеким, безвозвратным детством. Многие ее одноклассницы получали письма до востребования — от студентов, юнкеров и даже от молоденьких офицеров. Они возбужденно перечитывали эти письма, давали читать другим, хранили их как талисман. Толкын не нравилось, что содержание писем — пылкие объяснения в любви, клятвенные заверения, предназначенные только одной, — становилось известно всем.
«Разве можно так хвастаться любовью, — недоумевала она. — Когда я буду переписываться с любимым человеком, я никому не стану читать его писем. Настоящая любовь похожа на бутон цветка. Разве роза раскрывает свой бутон в середине января?..»
К счастью, на почте никого из знакомых не оказалось. Толкын тихо подошла к окошку с табличкой «До востребования». Пожилая светловолосая женщина в очках долго рылась в пачке писем, разложенных в ящике перед нею. Толкын казалось, что она ждет уже целый час, ей снова стало страшно и захотелось ускользнуть отсюда, пока никто из знакомых не заметил.
