Кучер старик похож на русского деда-мороза: усы и борода, брови и ресницы покрыты толстым слоем снега; полы широкого овчинного тулупа, большущие саптама[12] — все занесено снегом. Но черные раскосые глаза озорно блестят, как вода в глубоком колодце.
В крытых санях с маленькими оконцами темно и неуютно, Толкын наглухо закуталась в свой дорогой норковый тулуп, лишь немного виднеются беленькие, почти детские, валенки да на шапке покачивается пучок совиных перьев. Она глубоко засунула руки в рукава и полулежит на правом боку.
На лице Наурыза выделяются черные, как смола, пышные усы. Лоб высокий и несколько покатый. Большой нос с горбинкой, крупные черты лица. От его шубы все еще отдает томарбояу[13]. Шуба выглядит более чем скромно по сравнению с нарядным норковым тулупом, поэтому Наурыз, чтобы не уронить достоинства, просто накинул ее на плечи. На голове у него лисья шапка-ушанка с верхом из синего сатина. Девушка свободно вытянула ноги, джигит сидит сильно согнувшись.
Перед тем, как выехать из бекета, Толкын строго предупредила старика кучера: «Сегодня я должна быть дома!» Наурызу это не понравилось, даже вызвало раздражение. «Наверно, по ком-то сильно соскучилась…» — усмехнулся он про себя. Задумавшись, он за всю длинную дорогу не проронил ни единого слова.
До вчерашней ночи Наурызу казалось, что характер у Толкын нежный, как шелк, что она весела, как лучи весеннего солнца. «Какая умница, как хорошо говорит! И все-то ей дала природа — ум, характер и красоту! — восхищался он про себя. — Дай, аллах, ей счастья с достойным человеком».
И о чем бы он ни думал, мысли его постоянно возвращались к ней. Ему уже казалось, что она может стать его женой, но трезвый голос охлаждал разыгравшееся воображение.
«Разве ты пара ей? Она — единственная любимая дочь богача Бахтияра. А дедушка ее со стороны матери — известный на всю губернию купец. Недаром же в народе говорят: „Богачу равен только богач“. Эти вот сделанные по последней моде сани вместе с двумя лошадьми дед подарил ей за то, что она провела у него зимние каникулы. А ты кто? Бедняк, голодранец. Кто отдаст за тебя такую именитую особу? Да она и сама не пойдет за тебя, такого».
Думая так, Наурыз Мынжасаров сильно прибеднялся. Он был из интеллигентной казахской семьи. Отец его окончил Варшавский университет, уже двадцать лет работает врачом. В прошлом году его перевели в эти края.
Отчужденность Толкын удручала и раздражала джигита: «Подумаешь, дочь бая! Зазнайка. Нашла с кем играть. Нет, милая, я тебе не мышка. И не стыдно?!» — казнил он ее про себя. Но тот же трезвый голос напомнил: «Не смей так говорить! Кому должно быть стыдно? Тебе или ей? Тебе. Что ты сделал прошлой ночью? Что замышлял? Ну, признавайся? Всю правду говори! Да поживее!..»
