– Ты! – ткнула она в меня пальцем. – Мой отец был прав! Ты – погибель нашего народа!
– О чём ты говоришь? – с удивлением спросил я, всё еще пытаясь разобраться, чего требует зверь внутри. Кто-то из нас двоих точно сошел с ума. Разве она не слышала, что мне была оказана великая честь служить нашему богу?
– Отец предупреждал меня! – Улла всё больше впадала в неистовство. – Он говорил, что ты за создание, но я не верила!
– Что?! – всё вышло из-под контроля, я перестал понимать, о чём мы говорим.
– Моему отцу было видение, – выплюнула Улла. – Что ты уничтожишь наш народ. Убьешь священного волка, и проклятие погубит всех нас. Он устроил наш брак, чтобы я могла быть рядом и направлять тебя.
– Устроил наш брак? – потрясенно прошептал я. – Чтобы ты следила за мной?..
Всё было ложью. Вся моя жизнь – притворство. Все эти годы, наполненные, как мне казалось, любовью и смехом. Теплом. Чувством родства души.
– Ты… – я начал задыхаться. – Ты…
Ярость застилала глаза. Зверь внутри ворочался и нашептывал, что она лживая, подлая, искусная притворщица!
– Улак, – в ужасе зашептала эта женщина. – Я не верила ему… я…
Но зверь больше не слушал. Зверь повалил меня на спину и вырвался наружу. Часть меня наблюдала полную луну в верхнем стыке чума, другая же повторяла: «Рвать! Крушить! Убить!»
Извернулся. Под лапами человеческая постель. Шкуры добычи. Тепло. Тепло тут спать. Пахнет покоем. Смердит страхом. Сопят-сопят-сопят. Громкие. Вдалеке поют. И впиваются зубами в мясо добычи. Вонь! Мясо испортили. Мясо! Еда. Рвать! Крушить!
Женщина. Закричала. Визг. Утихомирить.
Прыжок. Зубами. Рвать. Еда! Мясо! Кровь!!
Лакать. Еще. Еще.
Крик. Детеныш. Детеныш. Детеныш.
Ползет навстречу. Рвать!
Нет!
Родной детеныш! Пахнет мной.
Назад.
Топот. Крики. Огонь. Огонь.
Толпа бежит.
Назад! Скрываться!
Женщина булькает кровью. Кровь! Лакать!
Нет!
– Волк… Улак… – булькает женщина, пока лапы несут меня прочь. – Волк… Улак…
Бежать. Скрыться. Больно!
9. Год 445 от Великого Раскола
Я очнулся на рассвете в овраге, полностью голый и вымазанный в крови, которая присохла к коже бурыми полосами, словно грязь – к шерсти пса, извалявшегося в луже.
У меня не получалось вспомнить, почему и как я ушел из чума после ссоры с Уллой. Острая боль от сказанных ею слов до сих пор жгла сердце. Но убегать в расстроенных чувствах было поведением не мужчины, а мальчика. Да, вначале наши отношения были устроены советом племени – экая невидаль. Но после прошло много лет в мире и покое, и пусть Улла и не любила меня так, как я ее, тем не менее я мог надеяться, что уважала и ценила. Мы дали жизнь двоим детям! Это не просто шутки…
