Борис особенно не удивился этому. Разговоры о ликвидации финансовой самостоятельности стройотдела ходили уже давно. Он даже был рад, что уходит с этой работы. Бухгалтерские махинации Романовского, о которых знали многие работники конторы, да, вероятно, догадывался и сам Березовский, до добра довести не могли. Заявить о них соответствующим органам Алешкин не решался. Еще слишком свежи были воспоминания последствий раскрытия им преступления в Тралтресте.
Но и терпеть их дальше было попросту страшно. Он, как начфин, мог оказаться виновным наравне с главным бухгалтером. Хотя никаких выгод для него от этих махинаций и не было.
Тут призыв военкоматом на переподготовку оказался как нельзя более кстати.
Борис оформил свое увольнение буквально за два часа.
Березовский пытался было протестовать, но Романовский, которому тоже хотелось избавиться от лишнего свидетеля его дел, и Алешкин, по причинам, о которых мы сказали раньше, сумели его убедить в бесполезности всяких ходатайств. С 1 декабря 1934 года Борис Алешкин, полностью рассчитавшись с «Зернотрестом», спокойно руководил политработой в своей территориальной команде.
В начале января 1935 года Катя почувствовала приближение родов. Как обычно, это было под утро, но так как теперь была в доме Эла, то Борис не смог сопровождать Катю, и та сама отправилась в роддом. В то время город обслуживал единственный роддом при Акушерской клинике Мединститута. От квартиры Алешкиных до него было минут 30 ходьбы.
Он располагался так, что никаким транспортом Кате воспользоваться было невозможно, она отправилась пешком. Как она добралась до роддома, она не помнит. Помнит только, что всю дорогу ее мучили боли и что под конец ее вела какая-то сердобольная женщина, заметившая ее отчаянное положение.
Как и в первый раз, роды у Кати прошли быстро и сравнительно легко.
Когда Борис отвел Элочку в детский сад, добежал до своей команды и сообщил своему начальнику о событии, совершающемся в его семье, то сейчас же получил от него разрешение на суточную отлучку. После этого он также почти бегом направился в роддом.
Там уже появилась его вторая дочка. Это было 5 января 1935 года.
Разумеется, Бориса к жене не пустили, и он был вынужден довольствоваться объяснениями какой-то совсем юной девушки, вышедшей в приемную. Она сказала ему, что оснований для беспокойства нет, что роды прошли сравнительно благополучно и что по заявлению врача, дней через семь его жена и дочка будут дома. От посетителей, находившихся вместе с ним в приемной, Борис узнал, что эта девушка практикантка-студентка, что это не просто роддом, а клиника Мединститута, и что студенты-медики здесь проходят практику.
