Мужские пальцы до побелевших костяшек сжались в кулаки, так, что теперь на руках брата выступали голубые прожилки вен. Его напряжение моментально передалось мне, пробежав толпой мурашек по позвоночнику, и это в знойный калифорнийский полдень.
— Да говори уже как есть!
— Мама просила позаботиться о тебе, когда я вырасту. А еще сказала, что желала нам другого будущего и пыталась остановить эту войну. «Рыба гниет с головы. Иногда у нас просто нет другого выхода, кроме как занести над ней нож, даже если потом будет очень больно…» — эту ее фразу с тех пор я прокручивал в голове миллион раз.
Когда Тай закончил, какое-то время я еще переваривала услышанное.
— Это все? Что она хотела этим сказать? Какая рыба?!
— В тот день она передала мне флэшку с подробной инструкцией куда отправить информацию, если с ней что-то случится.
— Что на ней было? Ты отправил?
— Я не должен был знать, что внутри, лишь спрятать.
— Ясно. И как ты поступил?
— Когда мама умерла, к нам с Рейчел пришел отец. Сказал, что были тяжелые роды, и ребенок родился калекой. Он был не в себе, и я тоже. Казалось, мы впервые понимали друг друга, вместе переживая горе. В один из дней я доверился ему, разрыдался у него на плече, как какой-то щенок. Отец забрал флэшку… «Молодец, сынок, я в тебе не ошибся». Никогда не забуду его лицо, словно он все время знал об этой маминой просьбе, последней просьбе, которую я так и не смог выполнить.
Стянув бейсболку, Тай склонил голову, зарывшись пальцами в коротко стриженных волосах.
— Перестань корить себя, ты ни в чем не виноват, — ладонь коснулась мужского плеча, но брат стряхнул ее, не желая моей жалости. А чего я хотела? Он всегда был таким: расшибется в лепешку, зато все сам. — Каким бы развитым ты ни был, мама не должна была возлагать на тебя такой груз ответственности. Естественно, что ты доверился отцу, как единственному близкому человеку.
— Я ведь едва не убил тебя прямо в детской кроватке… Такого тебе точно никто не рассказывал. За это я тоже не должен себя ненавидеть? — взорвался Тай, а я впервые увидела на его глазах проступившие слезы. — Прости меня, Василиса. Я обещал заботиться о тебе, но все эти больничные запахи навевали ужас, и ты: жалкая, сморщенная, вся в бинтах и трубках. Отец сказал, что если ты и выживешь, то всю жизнь проведешь в инвалидном кресле, как какой-то изгой. Вот я и решил, что мама говорила о тебе, а ты и есть та самая рыба.
Мне бы ужаснуться от его признаний, но на сердце неожиданно полегчало. По щекам заструились слезы, а где-то в глубине души расступились тучи ненависти, в тени которых я жила столько лет. Выходит, Тайлер считал, что выполняет волю матери и избавляет меня от мучений. Вот до чего довели несчастного ребенка наставления нерадивых родителей.
