Та девочка, которая, порвала бусы «очень важной» тети, была наказана. Ханя заступилась за нее, поэтому ее не били. Девочку лишили обеда и ужина. Ее больше не пускали в комнату с телевизором, а вместо нее взяли Цацу.
Часто за хорошее поведение «при людях» давали конфеты или печенье. В этот раз конфет не дали. Значит, что-то не понравилось. Нужно просто слушать очень внимательно, чтобы разобраться во всем, не обращая внимание на шум телевизора, на возню в игровой. Если что-то не понимаешь, то нужно стараться запомнить непонятное слово и ждать, когда услышишь его по телевизору и сам догадаешься, что оно такое или тихонько спросить у Хани.
Элив умела подслушивать. Она не считала это чем-то плохим, потому что ей это много раз помогало. А еще всегда было немного любопытно узнать что-то новое.
Из-за двери раздавались голоса. Писклявый и скрипучий — Толстухин. Тихий и неуверенный — Ханин.
— Ешь конфеты, дурочка. Не бери в голову. Облизнуться. Их и так на государственные деньги кормят-одевают… — что-то прошуршало, и Толстуха невнятно добавила:
— Мм… Нафинка вкуфная. Вот эти желеные — просто прелефть!
— Ты некрасиво поступаешь… Твои дети дома конфеты каждый день едят, а эти… — Ханя говорила тихо, едва слышно.
— Дались тебе эти нелюди… Да, знаю, знаю… Ты рассказывала… С кем не бывает. Год прошел, а ты все убиваешься. У меня тоже такое было. Почти все через это прошли.
— Я отпуск беру. Пока на месяц. А там, как сложится. С завтрашнего дня. Муж подал на развод. Предложила еще одного родить, а он отказался. Сказал, что и одной попытки с него хватит, — голос Хани дрогнул.
— Нужно было все по-умному делать. Справка о смерти и все. А там пусть думает, — небрежно сказала Толстуха. — Лучше поговорим о сегодняшнем дне. Кто знал, что приедет сама Лили Энжел Кейн! Я у нее автограф попросила. Принесу своим. Дочка давно хотела… Ты здорово придумала. Если надо красиво — Фанни и Элив. Если надо жалостливо — Мася. А если отталкивающе — пусть Цацу берут. Она страшненькая. А остальные для массовки.
— Я просто не хочу, чтобы о них думали плохо. А тут как назло на каждом углу кричат: «Нет — модификатам!» Мне их жалко. Я работаю здесь, чтобы хоть как-то компенсировать пустоту.
— Нашла кого жалеть! — фыркнула Толстуха. — Я работаю здесь, потому как здесь хорошо платят. А мне еще двух детей поднимать.
Толстуха развернула еще одну конфету. Ханя конфеты не ела.
Элив бесшумно двинулась обратно в комнату. Ее хвост мягко вздрагивал в такт шагам. Он был рыжим и пушистым. Не таким длинным и тонким, как у Маси, и не таким лысым обрубочком, как у Фанни. Ушки у Элив были аккуратными, они забавно торчали, когда у нее было хорошее настроение, и прижимались, когда она напугана или переживает. У Фанни ушки висят. Они темные и смешные. А еще они у нее постоянно болят. Все остальное, кроме взгляда, у Элив было человеческим. Взгляд выдавал всех модификатов.
